Когда Горчаков вышел, комендант сочувственно улыбнулся.
— Господин Тропинин, вам неоднократно говорили, что русские в первую очередь требуют геологов, металлургов, шахтеров. Почему вы не назвались кем-нибудь из них?
— Мне кажется, господин комендант, что вас неправильно информировали. Как вы думаете?
— У меня есть приказы, зачем мне думать! Тем более, что приказы написаны на основании соглашений с русскими. Да-а, потеряли вы возможность скоро увидеть семью. Скажите, у вас большая семья?
— Большая, — подтвердил Тропинин. Теперь он ясно понял, что всем, кто его допрашивал последние дни, почему-то нужны точные сведения о нем, о его семье, о товарищах. «Теперь, если Горчаков служит им, они кое-что знают о синем луче», — подумал он, слушая, как сокрушается о его судьбе комендант.
— Сын, наверное, вырос. Большой теперь, а? А дочка тоже есть? Вас угнали в Германию в 1941 году, сейчас весна сорок шестого, лет по пятнадцати им есть? Выросли без отца, ай-ай-ай! Что значит — война. Небось, вымахал ростом с вас, господин Тропинин?
— Сына у меня нет. Дочка не знаю, жива ли?
— Дом свой имели?
Тропинин промолчал.
— Я слышал, что река Донец очень красива. Правда? Вы, кажется, тамошний житель?
Тропинин снова промолчал. Не дождавшись ответа, комендант встал, раздраженно промолвил:
— Вы совсем разучились разговаривать с людьми.
— Так пришлось, — посочувствовал Тропинин. Потом, увидя входящих полицейских, указал на них. — С ними не разговоришься.
— Уведите! — приказал комендант.
Оставшись один, он передал Крузе о только что состоявшемся свидании с Тропининым. Тот, внимательно выслушав, недовольно бросил:
— Такая работа мне не нравится. Усильте охрану! Узнаем без вас! — И положил трубку.
Комендант вспомнил искалеченные руки русского и, глядя на телефон, недоверчиво покачал головой.
В ту ночь Тропинин не попал в свой барак. Его вывели из комендатуры, толкнули в закрытую машину и привезли к Крузе.
— Подойди! Ближе! — громко приказал тот. Когда Тропинин остановился около массивного стола, на котором не было ни одной вещи, Крузе рывком выдвинул ящик. Выхватив из него зеленую записную книжку, протянул ее Тропинину: — Твоя? Отвечай! Быстро!
— Что это? — спокойно спросил Тропинин, хотя, при виде своей записной книжки почувствовал, как сердце у него заколотилось. — Разрешите посмотреть?
— Хватит валять дурака! — стукнул кулаком Крузе. — Нам все известно!.
— Что-то я вас не понимаю.
— Молчать! Мы сгноим тебя в подземелье!
— Я уже не раз это слышал, но тех нет, а я… вот, еще жив, — пожал плечами Борис Антонович.
— Это ваша записная книжка?
— Нет.
— Скажите, что за металл «санит»?
— Я не понимаю, о чем вы спрашиваете.
— Мы озолотим вас!
— О чем вы говорите?
— Мы предоставим вам любые лаборатории величайшей металлургической компании Америки! У вас будут доллары. Почет! Слава, черт возьми! Вами сейчас интересуются лучшие люди нашей компании!
— Я могу только показать, как укладывать в стену жилого дома кирпичи. Если это вас очень интересует — пожалуйста.
— Вы круглый идиот! Вам предлагают золото! Золото! А вы цепляетесь за какое-то пустое понятие — родина! Что это за люди? Я вас спрашиваю — на что вы способны?
— Строить дома и… воевать умеем, если приходится.
Крузе с бешеной ненавистью посмотрел на Тропинина, надавил на кнопку сбоку стола. В комнате тотчас появились два служителя.
— В карцер! — приказал Крузе. — В карцер! — закричал он еще раз, когда за русским закрылась тяжелая дверь.
Глава шестая
После недельного дождя наступил сумрачный июньский рассвет. Узкие берлинские улицы с далеко выступающими на тротуары карнизами домов, портиками подъездов, колоннадами ворот, выступающими, словно только для того, чтобы навязчиво бросаться в глаза пешеходам, блестели от воды.
Курт Винер, кинув взгляд на одну из многочисленных в Германии колонн в честь победы над Францией в 1871 году, заторопился. Вот уже почти год работал он переводчиком в бюро по найму рабочей силы на улице Бисмарка. Поздней осенью прошлого года, когда в лагере никого не осталось, он тревожно забеспокоился о своей дальнейшей судьбе. Но волнения его оказались напрасными. Кроме сохранения работы, ему предоставили и хорошую квартиру. Все было бы хорошо, если бы не жена. Последнее время Анна часто находила причины, чтобы поссориться с Куртом. Ему казалось, что в этом виновата сестра жены, живущая в Восточной зоне Берлина. Сестра Анны, Лотта, работала в фабзавкоме и очень нелестно отзывалась о Курте, и все из-за того, что он служил у Шварца, о котором восточные газеты писали как о фашисте. А что делать? Другой работы не было. И Курт продолжал служить.