— Зарос, борода чешется, — потрогав щетину на круглом подбородке, сказал он, обращаясь к рулевому.
— Это хорошо, Семен Иванович. А то дернула вас нелегкая побриться, когда не надо, — ответил высокий, худой рулевой, поглядывая на камни, на которых с удочками сидели рыболовы.
— Да кто бы мог подумать, Кондаков, что в такую ночку выйдем. Штормяка вон какой разыгрался.
— Самая наша погодка, — усмехнулся Кондаков. — Месяц ее ждали…
— Дождались… Нам еще далеко?
— Вообще… далеко! — щуря узкие карие глаза, протянул Кондаков. Он убрал с высокого лба прядь черных волос. — Не нравится мне въезд в Бугровой.
— Узнают? — усмехнулся собеседник.
— Узнать меня трудно. В Бугровой ездил мальчишкой, потом в шестнадцатом, — ответил Кондаков. — А последний раз довелось побывать во время войны. Только ночью, глубокой ночью… Немцы не дотянули до поселка, выслали конную разведку прикрыть меня.
— Говоришь, Прохор там?
— Был. Виделся…
— Забыл?
— Напомнил лагерь. Понял, — ответил Кондаков.
— И сейчас там. Долго держится.
— Он не работает, — насмешливо улыбнулся Кондаков. — Так, Семен Иванович, не мудрено уцелеть.
— Значит, в Бугровом все в порядке, — весело улыбнулся Семен Иванович. — Так что же тебе не нравится?
— В поселке народа много, — Кондаков вздохнул. — С лодкой такие путешествия вредны, многим на глаза попадаешься.
— Не трусь! — резко сказал Семен Иванович. Прищурив серые, чуть желтоватые глаза, насмешливо продолжал: — Степняки — народ спокойный, гостеприимный, в наших делах не искушенный, это не приграничный житель… Начали мы неплохо. — Выколотив трубку о борт, вытащил кожаный кисет, достал щепоть табаку, запихал его в трубку. — Нам дела на шесть дней, а после пусть хоть весь свет на меня смотрит. Что, у меня на лбу написано, чем я занимался? — он жадно втянул воздух тонкогубым ртом, подрожал ноздрями прямого носа. — А там с нашим вознаграждением… эх, поживем!
— Тогда, конечно, можно будет, — согласился Кондаков.
Они помолчали. Раскурив трубку, Семен Иванович посмотрел на оставшийся позади городок, спросил:
— А все-таки, точнее, почему ты не хочешь въезжать в Бугровой?
— Нам надо в степь, а лодку куда? — спросил Кондаков, потирая резко выдавшуюся скулу. — Может, она еще и нужна будет? Связаться по воздуху кое с кем придется — в поселке сразу засекут место. Давайте-ка, пока не поздно, изменим маршрут.
— Да-а. Пожалуй, ты дельное говоришь, — Семен Иванович достал карту. Разложив ее на коленях, долго молчал.
Кондаков завозился на корме. Семен Иванович поднял взгляд, спросил:
— Что еще?
— Не хотелось бы мне встречаться с Матвеем… в поселке, — пряча глаза, ответил Кондаков. — В степи… еще куда ни шло.
— Братец назад переметнется? — быстро спросил Семен Иванович.
Кондаков с глухой тоской в глазах коротко взглянул на Семена Ивановича и, явно не желая вступать в спор, с раздражением ответил:
— Опомнится… Захочет жить по-человечески.
— Та-ак, ясно-о, — протянул с презрением Семен Иванович. — Ну, если уж ты так говоришь, то твоему братцу сам бог велел: встретить нас и спокойно предать, — Семен Иванович сердито запыхтел трубкой, со злостью сплюнул за борт. — Ни черта я не понимаю вас, бывших! То вам хочется вернуть все былое: и поместья, и славу, и власть; а то вдруг — ничего этого вам не надо — лишь бы жить в России!
— Побыл бы в нашей шкуре…
— Э, чепуха! Родина там, где деньги и власть! Вот вернешься отсюда, захочешь — и Монако родиной станет, хотя государство с ладонь! А деньги на стол — и почетным гражданином Ватикана будешь!
— А России? — вдруг со злостью спросил Кондаков. И, не дожидаясь ответа, с тоской сказал: — Нет!.. — потом, горько усмехаясь, заговорил: — Да и Матвей при царе-батюшке богатств, кроме игрушек, не знавал, возвращать ему нечего… а потерять он может… многое!
— А ты отсоветуй, — тихо, с еле заметной угрозой, проговорил Семен Иванович.
— Отсоветуй? — с горечью протянул Кондаков. — Уже поздно… Если Матвей согласился на встречу с нами, то, видно, вы его крепко взяли до рук.
Семен Иванович подозрительно взглянул на Кондакова. Тот выдержал его взгляд и резко сказал:
— С ним я могу встретиться только один на один.
— И если?.. — многозначительно спросил Семен Иванович.