А спустя некоторое время, бреясь перед зеркалом и споласкивая лицо бензином, обратил внимание и на себя. Складки вокруг глаз куда-то пропали. Лицо стало глаже. А еще и одежда: одежда вдруг стала ему велика. Она висела мешком, в рубашки можно было обернуться несколько раз.
Конечно, Бренда тоже обратила на это внимание. Просто не могла не обратить, хотя и старалась изо всех сил не подавать виду. Кости начали побаливать, позвоночник все суровее пригибал к земле. Болели суставы пальцев, а хуже всего — она уже не могла совладать с руками и однажды уронила Джей-Джея, который упал и разбился на мелкие части, как глиняная пластинка. Как-то в марте она взглянула в зеркало, увидела отражение морщинистого старческого лица и все поняла. Потом присмотрелась к Джонни и увидела вместо тридцатилетнего мужчины девятнадцатилетнего юношу.
Они сидели на крыльце рядом. Джонни — непоседливо и нервно, как и полагается молодежи рядом с седовласыми старцами, Бренда — неподвижно и молча, уставившись прямо перед собой слезящимися выцветшими голубыми глазами.
— Мы движемся в разных направлениях, — произнес Джонни голосом, который становился выше и выше день ото дня. — Я не понимаю, что происходит и почему. Но… это так. — Он потянулся и прикоснулся к ее морщинистой руке. Косточки ее стали тонкими, как у птички. — Я тебя люблю, — добавил он.
— И я тебя люблю, — улыбнувшись, дребезжащим старческим голосом ответила она.
Некоторое время они сидели, залитые пурпурным сиянием. Потом Джонни вскочил, выбежал на улицу и принялся швырять камни, целясь в опустевший дом Гордона Мэйфилда. Бренда дремала, роняя голову.
Что-то происходит, думала она в сонном оцепенении. Вспомнился день свадьбы. Она вытерла с подбородка тонкую слюнку и улыбнулась. Что-то происходит. Что это было и куда все это ушло?
Джонни начал дружить с собаками, но Бренда не разрешала держать их в доме. Джонни обещал, что будет убирать за ними, кормить и все прочее, что полагается в таких случаях делать. Бренда ответила категорическим отказом и добавила, что не желает видеть в доме драную когтями мебель. Джонни немного поскандалил, но успокоился. В одном заброшенном доме он нашел бейсбольную биту и мяч и большую часть времени проводил, гоняя его на улице. Бренда пыталась заняться вязаньем, но пальцы уже не слушались.
Наступают последние дни, думала она, сидя на крыльце и наблюдая за тем, как маленький мальчик бегает с мячом по улице. На коленях она постоянно держала Библию и пыталась читать, хотя глаза болели и слезились. Наконец-то настали последние дни, и ни одному человеку не под силу остановить течение времени.
Наступил день, когда Джонни не смог забраться к ней на колени. Было больно поднимать его на руки, но она хотела, чтобы он был рядом. Джонни играл ее пальцами, а Бренда рассказывала ему о рае и загробном царстве. Джонни спрашивал, какие там есть игрушки, а Бренда лишь улыбалась беззубым ртом и ерошила ему волосы.
Что-то происходит, думала Бренда и наконец поняла, в чем дело. Дело во времени. Завод старых часов заканчивается. Старые планеты замедляют бег по своим орбитам. Старые сердца устали стучать. Огромная машина приближается к своему концу, и кто может сказать, что это плохо?
Она держала его на руках, слегка покачиваясь в старом кресле, и напевала ему старую милую песенку:
Потом замолчала и, прищурившись, вгляделась в даль.
Гигантская переливающаяся зелено-фиолетовая волна медленно шла над Землей. Она надвигалась безмолвно, почти… Да, Бренда была в этом уверена. Она надвигалась с любовью и милостью. Волна медленно катилась по полям, оставляя за собой серую пустоту, словно влажная тряпка, стирающая мел на школьной доске. Скоро она достигнет города, их улицы, их дома, их крылечка. И тогда и она, и ее маленький сын узнают ответ.
Движение было неотвратимо.
У нее еще хватило времени допеть свою песенку:
Наконец волна достигла их. Она пела о дальних берегах. Младенец лежал с сияющими глазами, и старая женщина улыбнулась ему и встала навстречу тайне.