– Эй, – толкнула меня Катя, – ты чего?
– Да так! Голова заболела, мигрень начинается, – протянула я.
Прижимая к себе неожиданно заснувших щенков, Катюша встала и озабоченно произнесла:
– Очень мне не нравятся твои головные боли. Надо обязательно сделать томограмму мозга.
– Зачем?
– На всякий случай, всегда хорошо вовремя поставить диагноз, – завела подруга, – если знаешь причину болезни, легко подобрать лечение.
– Считаешь, что у меня что-то страшное?
– Типун тебе на язык, – рассердилась Катя, – скорей всего ерунда. Этимология мигрени до сих пор не ясна… Ладно, сейчас меня унесет в медицинские дебри. Короче, я договорюсь на работе, тебе сделают снимки, увидим, что в мозгу ничего, кроме глупости, нет, и успокоимся. А сейчас ложись, я устрою Юру сама.
Утром невидимая рука ткнула меня в бок, и я проснулась. В спальне стояла сонная тишина, прерываемая дружным сопением армии мопсов. Я повернулась на правый бок, потом на левый, затем села, сон улетучился. До семи утра я проворочалась в кровати, а с рассветом обрела четкость мышления и поняла: надо немедленно искать эту цыганку. Никакая она не предсказательница, а преступница, задумавшая нечто, пока мне непонятное. Рассчитывать на помощь Костина не приходится, домашним рассказывать ничего о планируемом расследовании не надо, меня попросту засмеют. Слава богу, Юля и Сережа во Владивостоке, а Кирюшка и Лизавета в больнице. Как ни дико звучит последняя фраза, но она верна. Детям сейчас лучше в клинике, вход в которую стерегут охранники. Надо поговорить с Катей, пусть ребят немного придержат в больнице, ну, для обследования.
Так что под ударом остаются лишь два члена семьи: я и Катя. Но Катюша почти все время пропадает на работе, а меня так просто не убить. Да и не я следующая жертва. Кабы цыганка хотела извести Лампу, она бы сделала это сразу, я ведь впустила ее в квартиру, что мешало ей стукнуть меня по башке стулом? И вообще, чем больше думаю о произошедшем, тем четче понимаю: цыганка задумала плохое против Ады и Кирюши. Но чем ей насолили собака и мальчик?
Я встала, умылась, проводила на работу Катю, Юра ушел с ней. Чувствуя, как к голове снова подкрадывается мигрень, я схватила джинсы. Хватит кукситься, надо действовать. Гадкая Галя, впрочем, сильно сомневаюсь, что это ее настоящее имя, ухитрилась запихнуть пакет с завтраком в рюкзак Кирюши, значит, следует опросить школьников, может, кто из детей заметил нечто подозрительное.
В школу я пришла во время большой перемены, специально подгадала так, чтобы открыть дверь в класс в тот самый момент, когда учеников отпускают на двадцатиминутный перерыв.
Галдящая толпа школьников рванулась в коридор.
– Эй, ребята, погодите, – попросила я.
Подростки замерли.
– Нет, – простонал кто-то, – только не говорите, что вы сотрудница ГАИ, которая явилась рассказывать нам о том, на какой свет следует переходить дорогу.
– Угадали, да не совсем, – улыбнулась я и подняла вверх руку с красным удостоверением, – давайте знакомиться, майор Романова, уголовный розыск, следователь по особо важным делам. Надо поговорить!
Школьники переглянулись, потом молча пошли назад в класс и безропотно сели за парты. Я удовлетворенно вздохнула. «Корочки», приобретенные мною у уличного торговца, оказывают просто волшебное действие на все слои населения. Вовка, правда, пару раз с диким криком отнимал у «майора» «служебный документ», но купить новый не составляет особого труда. Вот и сейчас помогло.
– Что случилось-то? – спросила красивая белокурая, чуть полноватая девочка.
– Вы, конечно, знаете Кирилла Романова?
Класс загудел.
– А что он сделал? – выкрикнул с «камчатки» рослый парень.
– Ничего, Кирилл лежит в больнице, в реанимации.
Дети зашептались, а та же белокурая девочка внезапно заявила:
– Это Федотов из одиннадцатого «В», его давно посадить надо.
– Федотова? – удивилась я. – Почему?
– Он всегда у ребят деньги отнимает, – понеслось в ответ.
– Мобильники тоже!
– Еще и кошелек прихватит.
– У него брат с зоны вышел, Федотов им всех пугает.
– Это он Романова избил!
– Стойте, стойте, – попыталась я успокоить разбушевавшиеся страсти. – Может, ваш Федотов и безобразный хулиган, только в нашем случае он совершенно ни при чем. Кирилла никто не бил, его отравили.
На секунду в комнате повисла тишина, потом низенькая девочка, сидевшая одна у окна, воскликнула:
– Во, блин! Чем?
– Кто?
– Почему?
– А че он сделал? – посыпались со всех сторон вопросы.
Я подняла правую руку.
– Спокойствие. Идет следствие, пока ничего сообщить не могу. Ясно лишь одно: в портфель к Романову кто-то положил завтрак, яд находился в пакетах сока.
Снова воцарилось молчание.
– Постарайтесь вспомнить, – попросила я, – может, видели подозрительную личность, скорей всего цыганку, которая рылась в портфеле Романова?
Через пять минут стало ясно: за сумками дети не следят, бросают их перед классом и уходят. В школе развито воровство, из оставленного рюкзака запросто могут стырить что-то ценное, поэтому мобильники, кошельки и все мало-мальски привлекательное ребята распихивают по карманам, а вот учебники, тетради и дневники никому не нужны, поэтому рюкзаки сваливают горой. Иногда случаются смешные казусы, когда школьники путают сумки, но чтобы некто подложил завтрак, о таком тут не слыхивали. Вот слямзить и схомякать чужие бутерброды – это за милую душу.
Потерпев сокрушительное фиаско, я встала в коридоре у окна и пригорюнилась. Мимо с топотом и визгом неслась разновозрастная толпа детей. Младшие школьники били друг друга ранцами и пинали ногами, старшие невозмутимо перешагивали через разбушевавшихся малышей. Изредка какой-нибудь двухметровый одиннадцатиклассник замирал, потом решительно выхватывал из кучи «мелких» особо расшалившегося мальца, отвешивал ему подзатыльник и спокойно продолжал свой путь. Шум и гвалт висели над коридором, учителей не наблюдалось. Очевидно, беспокоясь о своем психическом здоровье, они забаррикадировались в кабинетах или мирно пили чай в учительской. Повсюду валялись разноцветные сумки, которые все, не стесняясь, пинали ногами.
Резкий звонок заставил меня вздрогнуть. Дети вмиг расхватали рюкзаки и исчезли. Блаженная тишина опустилась на коридор. Я горько вздохнула. Да уж, тот, кто подсунул Кирюше отраву, практически ничем не рисковал. В сумасшедшем доме, именуемом «школа», совершить подобное действие можно абсолютно безнаказанно. Теоретически в учебное здание не должны пускать посторонних. Но на практике дело обстоит иначе. Я-то совершенно спокойно вошла сюда, бабулька в синем халате, сидящая у гардероба, даже не проснулась, а никакого охранника тут и в помине не было.
– А Кирюше очень плохо? – прозвучал около меня звонкий голосок.
Я вынырнула из тяжелых мыслей, увидела крохотную девочку и спросила:
– Ты знаешь Романова?
– Конечно, мы в одном классе учимся, вы же у нас только что были, я Ася Точилина, – представилась школьница.
Я с сочувствием посмотрела на малышку, наверное, ее постоянно дразнят из-за маленького роста. Лично мне сильно доставалось от одноклассников. Килька, Спица, Расческа – далеко не самые неприятные прозвища из тех, которыми троечницу Романову награждали в школе.
– Во всяком случае, пока речь о выписке не идет, – обтекаемо ответила я.
– Бедный! Можно его навестить?
– Нет, к нему никого не пускают.
– Угу, понятно… Знаете… ну, в общем…
В моей душе разгорелся огонек надежды.
– Ты что-то видела?
– Ну…
– Говори скорей!
Ася оглянулась.
– Неохота прослыть ябедой. Вы ведь никому про меня не стукнете?
– Конечно, нет!
– Ну…
– Господи, прекрати мямлить!
Внезапно Ася сильно покраснела.
– Кирюша очень симпатичный, он к нам недавно пришел, из другой школы.