– Действительно, – протянула я, – откуда же появился пакет?
– Не знаю, – тихо ответил Кирюша.
Я молчала.
– Слушай! – вдруг воскликнул он. – Была одна странность.
– Какая?
– Помнишь, год назад я раздавил в рюкзаке йогурт и пришлось выбрасывать тетради?
– Было дело, ужасная картина. Как назло, десерт оказался с черникой.
– И что ты мне велела?
– Никогда не засовывать завтрак во внутреннее отделение.
– Верно. И я больше не кладу бутерброды вместе с учебниками.
– Ну и что? Я вытащила остатки еды из внешнего кармана!
– Правильно, я положил туда несъеденное, но первоначально печенье, булка и сок кантовались на книгах.
– И кто поместил харчи туда?
– Понятия не имею, – вздохнул Кирюша.
– Ты за портфелем следишь?
– Ну…
– Да или нет?
– Бросаю его на пол, возле класса, чтобы постоянно с собой не таскать, – признался Кирюшка, – а чего его стеречь? Кошелек и мобильный выну, остальное никому не надо. Может, кто перепутал и свою хавку ко мне пихнул? Ранцы-то у многих одинаковые!
Внезапно я вздрогнула. Цыганка! Это она! Сначала отравила Аду, потом подсунула яд мальчику. Зачем? Чем ей насолили мопсиха и парнишка? Хотя Аду отравили на день раньше…
– Скажи, ты ни с кем в последнее время не ругался?
– С Анькой Левитанской подрался, – признался Кирюша, – но она сама виновата, чес слово. Дразнила меня, дразнила и получила в лоб.
– Это ерунда, я имею в виду на улице, с посторонними людьми. Ну, допустим, подошла к тебе цыганка и предложила погадать, а ты ей нагрубил. Не было такого?
Кирюша вытаращил глаза.
– Не. Никакие гадалки ко мне не приставали.
– Точно?
– Конечно. А в чем дело?
– Ничего, потом объясню, – пообещала я, вставая, – ты лежи смирно, и вот что – если вдруг принесут пакет с едой, ничего не ешь. Никто из наших не станет передавать тебе сладости через нянечку, сами в палату доставим. Будь осторожен.
– Лампа, объясни, в чем дело, – заныл Кирюша.
– Тебя хотели отравить, – сказала я, – не исключаю возможности, что Ада просто слопала шоколадку, которую некто положил в детской, на подушке. Поняв, что попытка не удалась, преступник решил предпринять новую попытку и пихнул в твой портфель завтрак.
– И зачем меня травить? – подскочил Кирюша. – Че я сделал-то? Аньке пятак начистил?
– Думаю, Левитанская тут ни при чем.
– А кто?
– Пока не знаю.
– Лизку-то тоже хотели убить?
– Наверное, нет, сок предназначался тебе, Лизавета – случайная жертва.
– Ох и ни фига себе, – дрожащим голосом сказал Кирюша. – Я фильм на днях смотрел, там дядька просто так людей мочил, без повода, псих был. Может, и на меня такой напал?
– Есть у меня одна мыслишка, – протянула я.
– Выкладывай! – жадно воскликнул мальчик.
– Пока нечего, но, как только что-нибудь узнаю, мигом сообщу. А ты до поры до времени никому из наших не говори ни слова. Вдруг мне в голову глупость пришла, потом засмеют и дразнить до конца жизни будут!
– Ага, – кивнул Кирюша, – молчу и ничегошеньки не ем!
– Ну это уж слишком, если свои принесут, угощайся. Ладно, лежи, отдыхай.
– Лампа, ты уж постарайся разобраться в этом деле, – взмолился Кирюшка, – а то мне чего-то страшно!
– Не волнуйся, – обняла я его, – все раскопаю обязательно и найду того, кто задумал эту гадость.
Выйдя из больницы, я позвонила Роману, узнала, что Адюша мирно спит под присмотром Лены, слегка успокоилась и поехала домой. Сначала на секунду заглянула к нам, а потом доехала до последнего этажа и стала требовательно звонить в квартиру Маши.
– Хтой-то тут торопливый такой, – понеслось из-за створки, – чаво колотиться?
Дверь распахнулась. Я никогда до этого не была в гостях у соседки и невольно вздохнула. Маша, очевидно, недавно сделала хороший ремонт. В частности, она разбила стену между прихожей и комнатой, получился большой холл, в котором стояла вешалка, пара кожаных кресел и висело круглое зеркало.
– Ну, – прищурилось существо, открывшее дверь, – ты, ваще, хто? Чаво меня дергаешь? На время глянь! Народ спит ищо, срання явиласся!
– Полдень на дворе, – возразила я.
– И чаво? Пили отсюда!
Я окинула взглядом девицу, маячившую у порога. Слов нет, хороша, как конфетный фантик. Темно-каштановые кудри тяжелыми волнами спускаются на точеные плечи. Огромные, бездонные карие глаза сияют на смуглом личике, нос тонкий, очень аккуратный, рот совершенной формы, да и фигура хоть куда. Нахалка не потрудилась набросить на себя халат и стоит сейчас передо мной в лифчике и крохотных мини-шортиках. На запястье тонкой руки видна довольно крупная родинка, но она не портила девчонку, скорей придавала ей шарм. Не произноси девица ни слова, ей бы цены не было.
– Вы Марийка? – вежливо поинтересовалась я.
– И чаво?
– Так да или нет?
– И чаво?
– Марийка?
– Ну?
Я решила заехать с другой стороны:
– Ваша свекровь, Маша, дома?
– Не.
– А Павлик?
– Хто ты якая, шоб у меня спрашивать про мояво мужика?
– Видите ли, я ваша соседка…
– Коли вода на башку льется, то не от нас.
– Вы меня не поняли…
– Ступай в жэк, там и скандалься! Ищь, заявятся усякие, денег им на обои давай! Нашли дурней. У свекровки ничаво нет, усе в бизнес вложено, а я нищая, уматывай вон!
Разозлившись, я отчеканила:
– Марийка, перестаньте идиоткой прикидываться, со мной это не пройдет. Я на самом деле Машина соседка, но живу не под вами, затопить нашу квартиру вам трудно.
– В чем тогда дело? – удивленно и вполне по-русски осведомилась Марийка.
– Ко мне приходила ваша сестра, Галя.
– Хто? – снова перешла на привычный сленг Марийка. – Якая такая Халя? Да ты заходь в хату, не мнись на приступке.
Я вошла в квартиру, Марийка быстро захлопнула дверь, ловко задвинула две огромные щеколды, села на диван и нахмурилась:
– О чем вы балакаете? Прям пургу гоните!
Ее стройные, гладкие, без признаков какой-либо растительности ножки начали постукивать по полу. Девушка либо нервничала, либо в силу природной живости была не способна спокойно сидеть на месте.
– Ваша сестра, – повторила я, – Галя, на днях заглянула ко мне. Она хотела перепеленать дочку и забыла у нас шарфик, вот я принесла его вам, отдайте ей.
С этими словами я вытащила из кармана ярко-синий кусок кашемира, которым заматываю в мороз шею, и продемонстрировала его Марийке.
– Брешешь! – рявкнула та.
– Что? – не поняла я.
– Комедию ломаешь, – сказала Марийка. – Нету у меня никакой сеструхи Халки, и ваще, сиротина я, одинокая! Ни матери, ни отца, по улице толкалась, капустой торговала, пока Павлуху не повстречала. Ён мине таперича и родитель, и муж, и брат!
– У вас нет сестры, цыганки Гали? – спросила я еще раз. – Точно помните?
– А то я на мозги зашибленная, – затрясла роскошными кудрями Марийка, – и родню не упомню. Померли усе мои, в хате погорели. Дед с пьяных глаз полез самогонный аппарат вострить, ён электричество економил, ну и попер на столб, прямиком в линию, его током шандарахнуло, пожар пошел, уся изба погорела, с народом, тама люди пьяные лежали.
– Вы, значит, выскочили?
– Мине там не було, в поле горбатилася, свеклу полола, приперлася домой, глянь, пепелище черное. Вон какой рулет случился. Крайняя, одинешенька осталась, а штоб с голодухи не сгибнуть, поехала в Москву.
– Мне всегда казалось, что таборные цыгане – люди очень родственные и одну девушку на заработки в чужое место не отпустят.
– Хто? Цыгане? Так они мне хто?
– Вы не цыганка?
– Ваще, прям! Ищо скажи эфиепка, – всплеснула руками красавица, – с Молдавии я, с хутора, цыганам не родня. Во, сказанула! И никаких сестер с братьями не имею!
– Но эта Галя…
– Набрехала она тебе, – улыбнулась Марийка, – облохала. Небось чего спереть пришла, ты глянь-то вокруг, мабуть деньги пропали але золото, а шарфик-то выброси, наверно, заразный.