— Ох и глазастый вы народ, буровики! — смешливо погрозил пальцем Вадим Валерьянович. — Что ж теперь делать? Одному раздеваться, другому одеваться? Так, что ли?
— Так, — сказал веснушчатый и вышел в коридор.
Он оказался коренастым, слегка косолапым бодрячком средних лет, одетым в черную гимнастерку, такие же бриджи и хромовые сапоги. Дружелюбно подмигнув Антону, надел офицерскую шинель без знаков различия, пушистую шапку. Простецки помахал на прощание кожаными перчатками и, бодро насвистывая, удалился.
— Веселый дядька! — улыбнулся вслед ему Антон.
— Да, стопроцентный сангвиник. — Вадим Валерьянович тоже чуть улыбнулся. — Действительно, посетитель. Бывают обстоятельства, когда человек вынужден обращаться к врачу в частном порядке…
— А-а… Понимаю.
Угостил Вадим Валерьянович по-царски. Оголодавший Антон с жадностью поглощал макароны с тушенкой, стопка за стопкой пил разведенный спирт-сырец и, чувствуя, как внутри все обмякает и согревается, охотно рассказывал о своем житье-бытье.
Вадим Валерьянович качал головой, ругал войну и нерасторопных снабженцев.
— Значит, в трест ходили вместе со Студеницей… Это хорошо, — похвалил он. — Выходит, начальник вам доверяет. И где этот трест находится? По Московской? Это в каком доме?
Антон объяснил подробно.
— Вот здорово! — удивился Вадим Валерьянович. — Послушайте, папки находятся в красном шкафу, что у стены? Ах, в коричневом, посреди комнаты… Скажите, когда открывали тот шкаф, там на внутренней стенке не видели коричневого пятна? С какой полки брали папку?
— Со второй сверху. Папка номер тысяча сто тридцать шесть. Как сейчас помню. А пятна не видел. С чего вы взяли, что там пятно? — в свою очередь удивился Антон.
— Эх, милый человек… — вздохнул Вадим Валерьянович. — В том здании когда-то располагался врачебный консультационный пункт. А я, грешным делом, однажды разбил в шкафу бутыль с йодом. В начале войны пункт перевели, а мебель осталась… — И опять вздохнул: — А шкафы те мы, медики, в здание на своем горбу затаскивали. Помню, тяжеленные были…
Расстались в полночь. Подобревший Вадим Валерьянович сунул в тощий Антонов рюкзак несколько банок консервов, солидный шмат сала, пачку довоенного рафинада.
— Эх, бобылья жизнь! Если мы друг другу помогать не будем — кто нам поможет? Питайся, дружище. Я тебе голодать не позволю. Если нужны деньги — не стесняйся. Отдашь когда-нибудь. Вот… сколько тут… Пять тысяч. По нынешним временам — не деньги… Но хватит пока?
— Дорогой Вадим Валерьянович… Благодетель ты мой! — окончательно раскис хмельной Антон. — Дай я тебя расцелую! Что бы я без тебя делал? Деньги возьму. Но только под расписку. Я человек порядочный. У меня дом свой! Погоди, я тебя еще отблагодарю… Нет, нет, давай бумагу. Где чернила? Пять тыщ… С базара буду подкармливаться!
Вадим Валерьянович похохотал добродушно, но бумагу и авторучку все-таки дал…
Приехав в Зауральск по делам, Антон опять навестил Вадима Валерьяновича. Как и в предыдущий раз, доктор встретил его радушно. Опять было вдоволь еды и разведенного спирта. Как обычно, хозяин больше расспрашивал, гость больше рассказывал. Антон был зол на Студеницу, который почему-то не торопился с бронированием. Шестимесячная отсрочка с каждым прожитым днем сокращалась, и в Антоновом воображении все чаще всплывали картины повторной медкомиссии и беспощадные глаза маленького полковника.
Но как ни был занят своими страхами Антон, все же сумел заметить, что доктор в этот раз мрачноват, чаще обычного задумывается, поглядывает на него, Антона, не то чтобы сердито, но вроде бы оценивающе.
— Что с вами нынче?
— А вас разве ничего не тревожит?
— Не знаю… — Антон невольно сгорбился — столько в голосе доктора было чего-то скрыто-опасного.
— Святая простота! — Вадим Валерьянович схватился за голову. — Ведь немцы завтра-послезавтра войдут в Москву! Правительство сбежало. Сталин неизвестно где!
— Ну и что? — Антона больше беспокоили собственные дела.
— А то, что немцы скоро будут здесь.
— Вон как… Ну и что же теперь будет?
— Вы относитесь к инженерно-техническому персоналу?
— Нет, к рабочим.
— Хм… Но зарабатываете больше пятисот рублей?
— Больше.
— Тогда все, — серые блестящие глаза Вадима Валерьяновича округлились, — тогда вас немедленно поместят в концентрационный лагерь.
— За что?
— Всех, кто получает больше пятисот, эсэсовцы относят к квалифицированным работникам, к просоветским элементам. В общем, нам с вами несдобровать!