В это время в конторе происходит необычная процедура. Рассадив сонных, удивленных мастеров за столы, выдав каждому по листу бумаги и по карандашу, Бурлацкий строго говорит:
— Сегодня на участке, как вам известно, произошли чрезвычайные происшествия. Для выяснения кое-каких обстоятельств нужна ваша помощь. Прошу каждого подумать, вспомнить минувший день и написать: кого вы видели во время ночной пересменки входящим на буровую номер шесть, направлявшимся туда или оттуда…
По тесному помещению проносится вздох удивления.
— Второе. Кого днем или вечером видели возле площадки горюче-смазочных материалов?
Еще большее удивление.
— Я не тороплю вас. Подумайте хорошенько. Вспомните все мелочи и пишите только правду. — Бурлацкий не питает излишних иллюзий — наработавшиеся за день, оторванные от сна люди совершенно не обязательно должны кого-то уличить, тут расчет в другом.
В руке у Селивестрова тяжелое слесарное зубило. Закаленная сталь изгрызана и изорвана победитовыми резцами. Он искорежен — и все-таки страшен! — этот кусок безобидного металла, ставшего опасной преградой на пути буровой коронки.
— Ваше? — Селивестров смотрит на буровиков.
Сменный мастер бросается к верстаку, пересчитывает переданный по смене инструмент. С облегчением вздыхает.
— У нас все на месте. Точно по счету. И вообще… — Он глядит на раскрытую ладонь майора. — На всех вышках зубилья из шестигранника, а это… Это круглое!
— Х-хорош п-подарочек кто-то п-подкинул! — чуть заикаясь, произносит Крутоярцев: когда его охватывает злость или возмущение, он всегда немного заикается. Капитану отлично известно, каких бед могло натворить проклятое зубило — могло заклинить снаряд на забое, могло порвать штанги…
— Надо оцепить участок! — хватается за пистолет Гибадуллин.
— Не горячитесь, лейтенант. Это уже сделано, — цедит сквозь зубы майор и намертво сжимает зубило в кулаке. — Прошу всех за мной.
Бурлацкий сидит на подоконнике углового окна. Сидит с невозмутимым лицом, неторопливо разминает папиросу. У двери, сунув руку в карман, воинственно нахохлившись, стоит долговязый Ваня Зубов. Мастера склонились над листочками: кто грызет карандаш, кто чешет затылок, кто затаенно зевает. Изредка кто-либо из них принимается писать.
Бурлацкий не торопит. Старается не глядеть на Коротеева, который беспокойно вертит маленькой стриженой головой — норовит заглянуть в листки соседей. Он давно уронил карандаш, но не замечает этого.
Возле конторы шум шагов, приглушенные голоса. Топот в коридоре. Дверь распахивается. Первым входит Селивестров. Он держит что-то в кулаке, подходит к Бурлацкому, показывает.
Старший лейтенант встает, с бесстрастным лицом собирает листки. Мельком заглядывает в них. Записи лаконичны и однотипны: «Не обратил внимания», «Не помню, не до наблюдений было», «Всех не упомнишь, весь день по участку шастает народ», «Видел, как младший рабочий наливал из бочки нефть в ведро. Это было приблизительно в…» А у Коротеева листок чист.
Бурлацкий возвращается к майору, показывает листки. Тот кивает, бросает взгляд на Коротеева, затем резко поворачивается к сидящим за столами мастерам, разжимает кулак:
— Кто бросил в скважину эту игрушку? Кто?
И вдруг стук оконных створок. Мелькает в черном проеме узкая спина. Коротеев… Старший лейтенант тотчас подскакивает к угловому окну, дает выстрел вверх, в черное звездное небо.
— Всем в погоню! — командует майор. — Взять живым!
«Виллис» медленно ползет по лесу. На всякий случай держа оружие наготове, Селивестров с Бурлацким пристально всматриваются в темноту, каждый со своей стороны машины.
— Может, вправо? — неуверенно спрашивает молоденький шофер.
— Прямо! — приказывает майор. — Только прямо. — Он по опыту знает — насмерть перепуганный человек в ночной мгле петлять не станет, помчится сломя голову в первоначальном направлении.
Обгоняя медленно ползущий вездеход, отделение за отделением, вправо и влево, бегут в лес поднятые по тревоге красноармейцы-буровики. В свете фар черно-белые стволы, разлапистые кусты… И вдруг майор приподнимается с сидения, открывает дверцу и внимательно прислушивается.
— Глуши! — приказывает он шоферу и выскакивает из автомашины.
Бурлацкий следует за ним. Они бегут на шум голосов. Шофер разворачивает машину, светит им вслед фарами.
На небольшой поляне свалка. Сгрудившиеся бойцы, мешая друг другу, с остервенением бьют кого-то. Перекрывая гул разъяренных голосов, тонко и истошно звенит вопль: