Вся история приключилась вскоре после того, как Яссер и его клан перебрались сюда из Нью-Йорка, где у них был небольшой ресторанчик. Каждый свой свободный цент они вложили в покупку нового заведения в Голливуде, покупку лицензии на торговлю спиртным, переоборудование помещения и подготовку его к открытию. Той ночью мы сидели в кухне Яссера, пили арак, вино, а затем пиво, и всей компанией здорово наклюкались, все, кроме Абда, которому стало плохо. В тот вечер мне пришлось выбирать имя для нового ресторана.
Я знаю, имя получилось банальное, но я был пьян, когда его выбирал и все равно не придумал бы чего получше, хотя в принципе и мог бы. Но тогда я был в их глазах таким героем, что они все равно бы не стали его менять. Они настояли, чтобы я стал постоянным гостем «Абд гарема». Приходя туда, я не смел платить ни за что, и именно поэтому я не заходил в ресторан так часто, как бы им хотелось.
Я подъехал на стоянку позади «Абд гарема», а не на стоянку перед ним, где дежурный по стоянке принял бы мой «форд» и отвел его на свободное место, и вошел через кухню.
– Ассалям алейкум, Баба, – сказал я Яссеру Хафизу Хаммаду, коренастому и совершенно лысому пожилому мужчине с пышными седыми усами. Он стоял спиной ко мне и перемешивал кибби в огромной металлической миске чисто вымытыми мускулистыми руками, которые он периодически макал в ледяную воду, чтобы кибби к ним не прилипало.
– Бампер! Ва-аллейкум ал-салям, – улыбнулся он в усы. Он обнял меня руками, не прикасаясь ладонями, и поцеловал в губы. Общаясь с арабами, я так и не смог свыкнуться с этим обычаем. Приветствуя женщин, они обычно их не целуют, только мужчин.
– Где ты, черт возьми, пропадал, Бампер? – спросил он, зачерпывая ложкой сырое кибби и давая мне попробовать. – Давненько мы тебя уже не видели.
– Восхитительно, Баба, – сказал я.
– Так-то оно так, лучше скажи, получилось от-тлично?
– От-тлично, Бубба.
– Ты, наверное, проголодался, Бампер? – спросил он, возвращаясь к кибби, и принялся скатывать для меня маленькие шарики – он знал, что я ем кибби и сырым. Я люблю сырое кибби столь же сильно, как и печеное, а кибби с йогуртом даже больше.
– Готовишь сегодня лабанийи, Баба?
– Конечно, Бампер, а как же. Что ты еще хочешь? Сфееха? Бамее? Что угодно. У нас сегодня готовится много блюд – в банкетной комнате сидят две компании, ливанцы и сирийцы. Специальный заказ на десять блюд. И я, как сукин сын, весь чертов день готовлю. Когда у меня будет перерыв, я выйду к тебе, и мы вместе хлопнем по стаканчику арака, годится?
– Годится, Баба, – сказал я, доедая кибби, и стал смотреть, как работает Яссир. Он смешивал бараний фарш, дробленую пшеницу, лук, корицу и специи, смачивая руки в ледяной воде, чтобы смесь сохраняла пластичность. Кибби было обильно сдобрено кедровыми орехами, мясо обжарено на масле и протушено. Когда Яссер все подготовил, он разложил слой кибби на дне металлической сковороды, положил сверху слой особой начинки, а потом еще один слой кибби. Затем разрезал всю массу на сковороде на ромбические куски и стал тушить. Теперь я уже никак не мог сделать выбор – отведать ли мне кибби с йогуртом или просто тушеного. Да какого черта, съем и то, и то, подумал я, потому что был очень голоден.
– Смотри, Бампер, – сказал Яссер Хафиз, показывая на маленькие шарики кибби, которые лепил целый день. В центре каждого он сделал углубление, наполнил его начинкой из баранины и теперь варил в йогуртовом соусе.
Да, и те, и другие, решил я. Пора зайти в зал и начать с каких-нибудь закусок. Неожиданно я почувствовал, что не так уж и устал, зато более чем проголодался, а в мыслях у меня вертелась лишь восхитительная еда «Абд гарема».
Войдя в зал, я сразу заметил Ахмеда. Он улыбнулся и помахал мне рукой, приглашая за столик возле маленькой площадки для танцев, где одна из местных танцовщиц сможет покачать животом у меня перед носом. Ахмед был высок для араба, в свои тридцать лет он был младшим сыном Яссера и жил в Штатах с мальчишеских лет. Он утратил многие присущие арабам привычки и не целовал меня, подобно отцу и своим дядьям, когда они помогали обслуживать столики или готовили на кухне в суетливые вечера уик-энда.
– Рад, что ты сегодня пришел, Бампер, – сказал Ахмед с едва уловимым нью-йоркским акцентом, потому что его семья прожила там несколько лет перед переездом в Лос-Анжелес. Однако разговаривая с постоянными посетителями, он для колорита переходил на акцент уроженца Ближнего Востока.
– Неплохо бы чем-нибудь закусить, Ахмед. Я сегодня голодный.
– Хорошо, Бампер, хорошо, – сказал Ахмед и улыбнулся, прищурив темные глаза. – Я люблю смотреть, как ты ешь. – Он хлопнул в ладоши, подзывая симпатичную рыжую официантку в наряде обитательницы гарема.
«Абд гарем» был похож на все восточные рестораны, но крупнее большинства из них. На стенах висели сарацинские щиты, кривые сабли и имитации персидских гобеленов; обитые кожей кабинки и столы были темные и массивные и обильно украшены коваными бронзовыми изделиями. Несколько скрытых динамиков наполняли помещение успокаивающей арабской музыкой.
– Принеси Бамперу овечьих языков, Барбара. Что бы ты еще хотел, Бампер?
– Немного хумос ташини, Ахмед.
– Прекрасно. И хумос тоже, Барбара.
– А что принести выпить, Бампер? – спросила, улыбнувшись, Барбара.
– Ладно, принеси арака.
– Извини, пожалуйста, Бампер, – сказал Ахмед, – в ближайший час мне придется присматривать за банкетным залом. Потом я к тебе зайду, и мы вместе выпьем.
– Конечно, иди, парень, – кивнул я. – Кажется, у тебя там собралась приятная компания.
– Дела идут здорово, Бампер. Погоди немного, увидишь нашу новую исполнительницу танца живота.
Я кивнул и подмигнул Ахмеду, который заторопился в банкетный зал обслуживать большую компанию арабов. Со своего места я слышал, как они произносят тосты и смеются. Вечер был еще ранний, но они, кажется, успели основательно выпить.
Закуски уже были готовы, и через пару минут официантка вернулась к моему столу с тонко нарезанными ломтиками овечьего языка, отваренного, со снятой кожицей и приправленного солью и чесноком, а также с большой миской хумоса, самого вкусного соуса в мире. Моя порция хумоса оказалась больше, чем у любого платного посетителя, к ней же прилагалась высокая стопка круглых плоских лепешек теплого сирийского хлеба, накрытая салфеткой. Я тут же обмакнул в хумос ломоть лепешки и едва не застонал от наслаждения, настолько это оказалось вкусно. Я ощутил вкус сезамовых семян, хотя они и были растерты в кремообразную массу вместе с бобами гарбанзо. Я полил соус сверху оливковым маслом и щедро пропитал маслом хлеб. Различил я и вкус гвоздики и давленого чеснока и едва не позабыл об овечьих языках, настолько мне понравился хумос.
– Вот твой арак, Бампер, – сказала Барбара, принося мне напиток и еще одну миску с хумосом, но уже поменьше первой. – Яссер не велел перебивать тебе аппетит языками и хумосом.
– Этому не бывать, малышка, – ответил я, проглотив огромную порцию языка с хлебом и запив ее араком. – Передай Баба, что я голоден, как племя бедуинов, и съем всю его кухню, так что пусть поостережется так говорить.
– И к тому же похотлив, как стадо козлов?
– Да, и это тоже ему передай, – усмехнулся я. Все девушки уже знали нашу с Яссером и Ахмедом любимую шутку.
Теперь, когда первый голод уже прошел, я начал ощущать боль в ноге и плече. Я разбавил водой арак, отчего тот помутнел, затем осмотрелся, не видит ли кто, и ослабил пояс. Весь ресторан пропах едой, и я улыбнулся себе под нос. Теперь я ел, отщипывая от лепешки по кусочку и стараясь держать себя не как обжора, потягивал арак и успел получить от Барбары, оказавшейся проворной и хорошей официанткой, три новых стаканчика. После этого боль стала утихать.
Я увидел носящегося между кухней, баром и банкетным залом Ахмеда и подумал о том, как Яссеру повезло с сыновьями. Все они теперь хорошо устроились в жизни. Последний младший сын остался помогать отцу. По залу медленно плыла арабская музыка, смешиваясь с ароматами еды. Мне стало чертовски жарко. Примерно через час появятся трое армян-музыкантов и начнут играть экзотическую музыку для танцовщиц, которых мне уже не терпелось посмотреть. Ахмед знал толк в танцовщицах.