Выбрать главу

"Что за оказия такая? - подумала Агашка. - Запер человека в амбар и цепок, кажется, накинул". Шинкарку одолевал страх и нестерпимое любопытство. Зная, что лигостаевский пес Полкан убежал за казаками в ночное, она, недолго думая, ухватилась за осиновый кол, осторожно, чтобы не повиснуть на плетне, перевалила через него свое располневшее тело и тихо, словно блудливая кошка, подкралась к дверной щели. Там, на высоко взбитой постели, лежал бородатый и худой человек. У Агашки от страха екнуло сердце. Самое жуткое было то, что этот похожий на мертвеца дядя хлебал из белой эмалированной миски какую-то красную, похожую на кровь, жидкость и закусывал белой пшеничной ватрушкой. Иногда отламывал кусок мякиша и макал в миску.

Агафья бросилась от амбара прочь и напролом полезла через плетень. Зацепившись за кол, она распластала юбку до пояса и, трясясь от ужаса, замертво свалилась в канаву...

В этот момент, как она потом рассказывала, сзади кто-то крепко схватил ее за ногу, пытался завязать подол на голове, но она будто бы так лягнулась, что "тот" завизжал и начал лаять по-собачьи.

- Чую, милые, смертушка моя пришла, хочу закричать, а не могу. В горло-то вроде кто тряпку засунул, а в глазах мельтешит все этот кащей и кровищу лакает... Не иначе, он и есть самый холерный заразитель. Откудова он взялся? Зачем к Петру пожаловал? Петр-то и сам на басурмана смахивает, а Маришка его в шароварах щеголяет.

Первому она все это рассказала Спиридону Лучевникову, пришедшему к ней утром выпить бузы. Тот сначала не придал ее болтовне никакого значения, уехал в табун, но потом подумал и, вернувшись, решил заявить о происшествии станичному атаману.

Не успели Лигостаевы пообедать, как во двор явились сотские и понятые, велели открыть амбар, обшарили закрома и увели Василия вместе с Петром Николаевичем в станичное управление.

Арестованных атаман Гордей Турков ожидал в станичном управлении. Он был в фуражке с голубым околышем и с болтавшейся на толстом боку шашкой. Свирепо покручивая хвостик пожелтевшего от высохшего дегтя уса, он, тыча пухлым пальцем, говорил писарю Важенину:

- Что же ето такое, Захар Федорович, может быть? Неужто он в самом деле кровь жрал?

- А по-моему, Агашка сдуру наплела. Но, между прочим, Гордей Севастьянович, мне доподлинно известно, что тощим людям медики велят употреблять бычью кровь. Очень пользительно. При вашей комплекции, конечно...

- Ну, что за погань говоришь, Захар Федорович. Стошнит... А еще георгиевский кавалер, - укоризненно покачал головой Турков и брезгливо сплюнул в открытое окошко.

Сидевшие на молодом осокоре воробьи, всколыхнув листья, улетели в ясное, безоблачное небо. Наступал ласковый прохладный вечер. Только иногда порывами налетал еще не остывший суховей, швыряя в открытые окна поднятую прошедшим табуном пыль. Важенин собрался на рыбалку, но атаман помешал, прислав за ним рассыльного. Теперь поездка на Урал сорвалась окончательно: надо было составлять протокол о появлении неизвестного человека. Чтобы убить время и насолить атаману, Важенин продолжал свои рассуждения:

- Хорошая, здоровая кровь разве, ваше благородие, это погань? Со мной, например, была такая история. Когда меня, раненного, в Маньчжурии вытащил и спас один солдат... Помните, я об этом рассказывал?.. Доставил он меня сначала в какую-то китайскую фанзу, а там ихний лекарь дал мне хлеба с сырым мясом и свежую лошадиную кровь.

- И ты мог употреблять?

- Как молочко пил... Целебнейшее средство!

- Странный у тебя, Захар Федорович, скус... Ета надо иметь натуру... Ты, говорят, даже кобылятину с киргизами трескаешь?

- С превеликим удовольствием кушаю!

- Да ето же грешно!

- А вот отец Николай говорит, что лошадь самое чистое животное; куры, например, и свиньи черт знает в чем копаются...

- Отец Миколай, прости господи, сам бывший киргизец...

- Ну, это уж вы зря попрекаете, Гордей Севастьянович. Отец Николай такой же крещеный, как и мы с вами, и церковную службу знает превосходно.

- Он и трепака с казаками откалывает за мое почтение, ваш отец святой...

Сотский ввел в управление Петра Николаевича Лигостаева и Василия.

Увидев худого, желтолицего человека с гладко выбритой головой, Важенин, стараясь припомнить что-то, медленно поднялся и уперся руками в край стола.

Василий тоже измерял его зорким, упорным взглядом. Он сразу узнал казака.

- Здравствуй, Важенин, - раздельно проговорил Кондрашов. Печальная улыбка засветилась на его исхудалом лице, словно говоря: "Вот и встретились. Принимай незваного гостя".

Только сейчас, когда Важенин услышал этот голос, вгляделся в устремленные на него серые улыбчивые глаза, память воскресила вдруг темную маньчжурскую ночь и высокие стебли гаоляна, больно хлеставшие по раненым ногам. Небритый, в грязной шинели солдат тащил его на спине, а он, Важенин, обхватив руками крепкую шею стрелка, стонал и скрипел от боли зубами. Потом они сидели у костра. Солдат поджаривал на углях мясо убитой лошади и рассказывал казаку, как и за что он попал в арестантские роты.

- Здравствуй... Михаил! - растерянно ответил Важенин.

- Ты что... знаешь его? - поворачивая толстую шею к писарю, спросил атаман.

- Встречались!.. - Важенин дрожавшими пальцами перебирал на столе бумаги и кидал быстрые взгляды на своего маньчжурского товарища.

- Вы забыли, господин Важенин... Меня зовут Василием, - выручил его Кондрашов.

- Откудова пожаловать изволил, любезный? - постукивая тяжелой ладонью по эфесу казачьего клинка, спросил атаман, настораживаясь и дивясь такому странному знакомству его писаря. - Кто таков будешь?

- Административно-ссыльный, ваше благородие, - твердо ответил Василий и, не спуская с Важенина пристальных глаз, уверенно добавил: - Вид на жительство, выданный Пермским полицейским управлением, вручен господину Важенину.

Захар Федорович скомкал на столе какую-то бумагу и чуть не до крови закусил губу.

Петр Николаевич ничего не понимал. Василий запросто сказал ему, что паспорта у него нет.

- Где его документ? И почему мне вовремя не доложено? Ты мне, господин Важенин, ети кренделя выкидывать брось! Получил какую бумагу, изволь доложить, кого еще черти принесли ко мне в станицу!