- Вот, Тарас Маркелыч, тот самый господин Буянов, который золотцем нашим хотел завладать, - знакомя Суханова с гостем, проговорил Иван. - Ну, что там у нас? Прибывает народ?
- Прибывают люди, строятся... Что ж, очень приятно познакомиться, поглядывая на свои пыльные сапоги, сказал Суханов и, повернувшись к Буянову, спросил: - Как вам удалось разузнать про здешние места?
- Родитель мой давно открыл, - угрюмо ответил Буянов, разглядывая этого строгого, бородатого человека, который командовал теперь всем богатством.
- На нашей-то казачьей земле, - вмешался Иван. - Вишь, какой открыватель нашелся!.. Охмурить хотел, вот и все.
- Может, вы, господин Суханов, рассудите нас, - ухватился Матвей Никитич за управляющего, увидев в нем человека бывалого и делового. "Ничего бы для тебя не пожалел, ежели бы дал ты разумный совет этому рыжему дураку", - обещающе говорили его раскосые глаза.
- Поздно судить, господин Буянов. Мне дело ваше хорошо известно...
Суханов вынул из кармана платок и вытер им морщинистую шею. Претензии Буянова были неосновательны, и говорить с ним было не о чем. Так Суханов и ответил Матвею Никитичу. Сейчас он приехал сообщить хозяину радостную весть, что вчера на Родниковской даче, как именовал управляющий участки, взяли столько подъемного золота, что пришлось работать круглые сутки. Такое богатство Тарас Маркелович сам видел впервые. При постороннем говорить об этом было нельзя. Согласие Ивана осмотреть материалы и инструменты Суханов одобрил и обещал сам приехать или же прислать знающего человека. Последние надежды Матвея Никитича рухнули. Оставалась одна Пелагея. Матвей Никитич, усталый и разбитый, влез на коня и направился улаживать дела с Пелагеей Даниловной.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Второй день Пелагея Даниловна Барышникова подолгу сидела в кабинете покойного мужа и слушала отчет нового бухгалтера. Цифры и факты, которые сообщал ей бухгалтер, заставляли ее то и дело пить валерьяновые капли. До появления в ее доме этого человека она дни и ночи скучала, терзалась ревностью и даже начала понемножку выпивать. Принятый несколько дней тому назад по рекомендательной записке дальней родственницы бухгалтер оказался весьма опытным. Покопавшись в конторских книгах и счетах, он пригласил ее в кабинет, где работал, и сразу же разогнал всю ее хандру. Худощавый, высокий, в очках, он колдовал над бумагами, словно чародей, и в сравнительно короткий срок изучил состояние дел лучше, чем сама хозяйка. Новый бухгалтер - это был Василий Михайлович Кондрашов, недавно вернувшийся из аула, где он вылечился от лихорадки и окреп, - нимало не интересуясь переживаниями хозяйки, откровенно и прямо заявил:
- Должен вас огорчить, Пелагея Даниловна... Около вашего капитала некоторые личности порядочно руки греют...
- Как это понимать, Василий Михайлыч? - с тревогой в голосе спросила Барышникова.
"Или совсем дура, или прикидывается", - подумал Василий Михайлович.
- Понимать надо в том смысле, что вас порядочно обобрали... Ручки приложил небезызвестный вам Буянов... ну, который золото открыл...
Пелагея Даниловна почувствовала, будто под ней задрожал пол. Всего она могла ожидать от Матвея Никитича, но только не этого.
- Что вы такое говорите! - промолвила она в замешательстве.
Верить словам бухгалтера не хотелось. Так или иначе, Матвея Никитича, несмотря на его коварство, она все же любила...
- Говорю то, в чем убежден. Партия протухшего судака и сазана, как вам известно, была продана на золотой прииск английской компании. Есть рыбу рабочие отказались, даже небольшую забастовку устроили... Был составлен акт. Хевурд, управляющий, потребовал с вас неустойку и пригрозил судом. Чтобы замять скандал, вам пришлось уплатить неустойку... Если помните...
- Четыре тыщи содрали, чего же тут не помнить... Да еще и скидку на брак подписала, едва отделалась, даже в газетах пропечатать хотели... Пелагея Даниловна махнула толстой рукой. - При чем же все-таки тут Матвей Никитич? Он, помню, старался...
- Да, он действительно постарался... Рыба была забракована вся, но порченой оказалась только половина. Неустойку вы заплатили за всю партию, а рыбу вернули... По вашей доверенности Матвей Никитич продал ее вторично уральским заводам по полной стоимости. Разницу в десять тысяч рублей положил себе в карман... а вам привез, как вы мне говорили, в подарок чернобурую лису за четвертную...
- Неужто десять тыщ нажил? - застонав спросила Барышникова.
- Примерно. Но это еще не все... На ту же самую рыбу, по уцененной стоимости, он вам выдал вексель сроком на один год, и должок до сего времени остается непогашенным.
- Ну, это я с голубчика стребую, он у меня не выкрутится...
- Мудрено, Пелагея Даниловна... Его дела, кажется, сильно пошатнулись.
- Слыхала... Так ему и надо... Всем заведовал... как своим добром распоряжался.
Пелагея Даниловна заплакала и выпила валерьянки.
- При постройке мыловаренного завода, - продолжал Василий Михайлович, - господин Буянов одолжил у вас двадцать пять тысяч рублей под векселя. На бланках имеется гарантийная надпись: "В случае неплатежеспособности векселедателя указанную сумму обязуется погасить заемщик", то есть владелец учтенных в банке векселей... Короче говоря, вы и расплатитесь.
- Да я-то тут при чем? - предчувствуя неладное, удивленно спросила Пелагея Даниловна.
- Ваше поручительство... Не следовало подписывать такую глупую гарантию. Через несколько дней наступает срок платежа, а у вашего Буянова нет денег. Зная, что он запутался, Хевурд, как главный пайщик, выкупит эти векселя с вашей гарантией, заставит Шульца опротестовать их и насчитает на вас столько штрафа и пени, что придется отдать ему всю рыбу с костями и снастями...
- Вы меня, Василий Михайлыч, пугаете!
- Не пугаю, а правду говорю. Буянов хотел открыть прииск, значит, для английской компании новый конкурент. Они готовы его живьем съесть и вас вместе с ним проглотят...
- Что же мне делать?
- Надо срочно повидаться с Буяновым. Пусть сам расхлебывает.
- Да я ему, дьяволу, всю бороду по волосику выдергаю... Уж я ли его не привечивала! Я ли не доверяла!.. Так со мной поступить, так сироту несчастную обидеть!
Тут Пелагея Даниловна не выдержала. Она заревела белугой и, замахав полными руками, сползла с кресла на ковер. Василий позвал прислугу. Купчиху снова напоили валерьянкой и уложили в постель.