ЕСЕНИН. Сочинитель бедный, это ты ли
Сочиняешь песни о луне?
Уж давно глаза мои остыли
На любви, на картах и вине.
Ах, луна влезает через раму,
Свет такой, хоть выколи глаза...
Ставил я на пиковую даму,
А сыграл бубнового туза.
Стук в дверь. Входит Эрлих.
ЭРЛИХ. Сергей! Зачем ты все это надел?
ЕСЕНИН. А так! Мне хорошо в этом. Мне легче, кацо, лучше в этом. "Мне день и ночь покоя не дает мой черный человек".
ЭРЛИХ. И что же все это означает? Зачем такой маскарад?
ЕСЕНИН. Скажи, кацо, только честно: это очень смешно?
ЭРЛИХ. Что?
ЕСЕНИН. Ну, цилиндр! Идет он мне?
ЭРЛИХ. А если скажу - не обидишься?
ЕСЕНИН. Не обижусь, обещаю.
ЭРЛИХ. Идет. Как корове седло.
ЕСЕНИН. Так-с... Хочешь притчу послушать?
ЭРЛИХ. Сам сочинил?
ЕСЕНИН. Ума хватит. Так вот! Жили-были два друга. Один был талантливый, а другой - нет. Один писал стихи, а другой - дерьмо. Теперь скажи сам, можно их на одну доску ставить? Нет! Отсюда мораль: не гляди на цилиндр, а гляди под цилиндр (Закладывает левую руку за голову.)
Я хожу в цилиндре не для женщин.
В глупой страсти сердце жить не в силе.
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
Хотел бы я знать хорошие это стихи или плохие? Молчишь! Ну и молчи! Тебе нечему меня учить! На твоем лице я вижу больше, чем ты думаешь. И даже больше, чем скажешь. Понимаешь, мне так хотелось чем-нибудь быть похожим на Пушкина, лучшего поэта в мире! (Снимает цилиндр.) Вот и привез зачем-то из Москвы эту дрянь. Цилиндр надеть, конечно, легче, чем написать "Онегина". Ты прав, кацо. Очень мне скучно. Я очень рад, что ты вернулся.
ЭРЛИХ. Нет, ты не понял. Я оставил здесь портфель, а в нем - твоя доверенность.
ЕСЕНИН. Значит, не останешься?
ЭРЛИХ. Извини, сегодня не могу (Берет портфель.) До свиданья, Сергей!
ЕСЕНИН. До свиданья, друг мой, до свиданья... (Пытаясь задержать Эрлиха.) Да, я забыл тебе сказать! А ведь я был прав!
ЭРЛИХ. Ты про что?
ЕСЕНИН. А насчет того, что меня убить хотели. И знаешь кто? Нынче, когда прощались, сам сказал: Я, говорит, Сергей Александрович, два раза к вашей комнате подбирался. Счастье ваше, что не один вы были, а то бы зарезал! Но если вы хоть слово пророните - умрете! Известно как это делается. У нас повсюду шпионы.
ЭРЛИХ. Да за что он тебя?
ЕСЕНИН. А, так! Ерунда! (Подходит к окну, смотрит.) Синий свет, свет такой синий...
ЭРЛИХ. Сергей! Не смотри так долго! Нехорошо!
ЕСЕНИН. Ох, кацо!.. Какая тоска. Слушай, напиши обо мне некролог. Преданные мне люди устроят похороны. А я скроюсь на неделю, на две, чтобы в газетах и журналах успели напечатать обо мне статьи. Посмотрим, как они напишут обо мне! Увидим, кто друг, кто враг. А потом я явлюсь...
ЭРЛИХ. Нет, Сергей, с этим не шутят. Так ведь недалеко и до конца.
ЕСЕНИН. Да... Я ищу гибели. Я человек конченый. Я очень болен. Прежде всего - малодушием... Я говорю это тебе, мальчику... Прежде я не сказал бы этого и человеку вдвое старше меня. Я очень несчастлив. У меня нет ничего в жизни. Все изменило мне. Понимаешь? Все! Меня все раздражает. У меня нет друзей. Друзья - свора завистников, куча вредного дурачья. Я их ненавижу. У меня нет соперников, и поэтому я не могу работать. Напишу восемь строк, а дальше - стой! Послушай, кацо! Я написал тысяч пятнадцать строк. Я, понимаешь, хочу так: отберу самое лучшее, тысяч десять. Этого довольно. Я обдумал: будет три тома. В первом томе - лирика, во втором - мелкие поэмы, в третьем - крупные. А? Так будет неплохо. Тебе нравится?
ЭРЛИХ. Да, так будет хорошо.
ЕСЕНИН. Понимаешь, это первое мое собрание. Надо издать только хорошо, ведь на полку собираются ставить, по-видимому, уже все сказал, классиком становлюсь! Я прямо сейчас примусь за работу. Я все сделаю. И даты все проставлю - я помню все стихи. Раз собрание, надо по-настоящему сделать. Иди, кацо! Мне надо остаться одному. Прощай.
ЭРЛИХ. До завтра, Сергей! (Уходит.)
Темнота. Ночь. Есенин в номере один.
ЕСЕНИН (читает перед зеркалом). И вновь вернусь я в отчий дом,
Чужою радостью утешусь,
В зеленый вечер под окном
На рукаве своем повешусь.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК (появляясь в зеркале). А вечер-то вовсе не зеленый, а синий! Посмотри в окно. "Синий свет, свет такой синий..." Откуда это?
ЕСЕНИН. Думаешь, не помню? "Исповедь хулигана".
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. А как там дальше?
ЕСЕНИН. "В эту синь даже умереть не жаль".
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Эрлих, дурень, так и не понял, что ты говорил про синий свет именно из-за этой строчки. Никому до тебя нет дела. Друзья так и не вспомнили.
ЕСЕНИН. Ты прав! Значит, тут меня никто не любит. Значит, я не нужен никому!
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Как-то ты сказал, что поэт не должен жить долго. Надо оставаться до конца человеком слова и дела. И все уже готово. Смотри.
В зеркале появляется мать поэта. Она кроит белое полотно.
ЕСЕНИН. Ма, что ты делаешь?
МАТЬ. Саван крою, Сережа.
ЕСЕНИН. Для кого, ма?
МАТЬ. Для тебя, сынок.
ЕСЕНИН. Смерти моей ждешь! Ввек тебе этого не забуду! До конца моих дней не прощу!
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Не ждет, а готовится! Слезы-то ручьем... (Смеется.) Я ее сына убил!
Мать Есенина исчезает. В зеркале появляется Галина Бениславская.
Она сидит на могильном холмике, перебирает сухую глину.
ЕСЕНИН. Галя, где ты?
БЕНИСЛАВСКАЯ. На Ваганькове, Сергей Александрович.
ЕСЕНИН. Зачем ты пришла на кладбище?
БЕНИСЛАВСКАЯ. Самоубилась я здесь, на могилке. Лучше умереть, нежели горестная жизнь или постоянно продолжающаяся болезнь.
ЕСЕНИН. Кто в могиле?
БЕНИСЛАВСКАЯ. В этой могиле для меня все самое дорогое. Сергей, я тебя не люблю, а жаль! (Стреляет из пистолета в сердце, падает.)
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Вот ей уже наплевать. (Смеется.) Я ее друга убил!
Бениславская исчезает. В зеркале появляется Айседора Дункан. У нее в руках
красный длинный шарф.
ЕСЕНИН. Изадора!
ДУНКАН (смеется). Эссенин! Эссенин! Ай эм рэд! Я будет танцевать для русски революсс! (Начинает танцевать с шарфом.)
ЕСЕНИН. Стерва! Это она на костях моих пляшет!
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Только в костях есть вкус! (Смеется.) Я ее мужа убил! Ишь, расплясалась! Стой, хватит, Изадора! Шарф, ведь, штука опасная. Еще невзначай вокруг шеи обовьется, да и задушит.
Дункан исчезает.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. А нам с тобой и веревочка в дороге пригодится.
ЕСЕНИН. Ты о чем?
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. О веревке, которую ты с собой сюда привез. Доставай ее из чемодана и адьо. А Эрлиха ты зря просил написать для тебя некролог. Другие напишут. Но обещаю, что будет красиво. Ты только послушай: "Сергей Есенин обернул вокруг своей шеи два раза веревку от чемодана, вывезенного из Европы, выбил из-под ног табуретку и повис лицом к синей ночи, смотря на Исаакиевскую площадь".
ЕСЕНИН. "Черный человек!
Ты прескверный гость.
Эта слава давно
Про тебя разносится".
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу...
Есенин швыряет трость в Черного человека, который стоит в зеркале. Тот исчезает.
Слышится звон разбитого стекла.
...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И разбитое зеркало...
Один. Даже повеситься можно от такого одиночества! Все! Уходите. Мне нужно остаться одному!