На первом этаже здания располагались хозяйственная часть, бухгалтерия, секретариат, аппаратная и группа охраны, на втором – велась статистика по цинку, свинцу, висмуту. Еще выше шел учет иридия, золота, графита и специальных атомных сталей: инвара, корундита, алмазита. На четвертом – работали статистики по редким землям и урановым рудам. Пятый этаж занимался нептунием и другими заурановыми элементами, а также атомными реакторами. Здесь же помещалась спецгруппа при начальнике Главурана, обобщавшая статистическую работу главка, а вернее – всей атомной металлургии области. На пятом же этаже находилась и спецчасть, которую возглавлял Ильин, человек до жестокости строгий в соблюдении устава по хранению служебных тайн. «Пятая часть», как еще называли два кабинета Ильина, был святая святых Главурана. Вся строго секретная статистика атомной металлургии, бережно, с пчелиным усердием собираемая по области, сосредоточивалась в бронированном кабинете Ильина. Если только один человек в главке, сам Пургин, вбирал в свою память всю работу уреждения, то другой человек, Ильин, неусыпно и свято оберегал все секретные бумаги Главурана.
Спецгруппа, состоявшая из четырнадцати особо доверенных людей, размещалась в семи кабинетах, устланных коврами, отчего ее еще образно именовали «Семь персидских ковров». Убранство комнат отличалось деловой простотой – два дубовых письменных стола, темно-зеленые счетные машины, тяжелый сейф в углу.
В памятное утро, 12 июля, когда Ильина потрясло нарушение тайны главного сейфа, в одном из кабинетов разговаривали две девушки. Одна из них была очень красива, другая – энергичная, быстрая блондинка – скорее могла быть названа привлекательной.
– Вдруг Вадим заболел? – волновалась темноволосая девушка с яркими серыми глазами. – Не может же Вадим не прийти на работу просто так!
– Придет, Оля, – успокаивала ее белокурая. – Видишь, за ним не посылают. Была получка, и он, видно…
– Таня! – строго посмотрела на нее брюнетка, которую звали Ольгой Зариной.
– Никогда так не говори! Вадим дал слово мне и Попову! Ты это понимаешь?! И он сдержит его.
У Ольги дрогнула верхняя губа.
– Тогда, значит, у него что-нибудь важное, – примирительно согласилась Таня. – Видишь, и Аркадий Аркадьевич не посылает за ним.
Вадиму Нежину, о котором шла речь, было около 30 лет. Окончив с отличием финансово-экономический институт в Казани, он работал статистиком в управлении рудной промышленности министерства, откуда его как талантливого специалиста перевели в Ясногорск. Здесь в течение двух лет он сумел подняться от второго этажа до пятого, а еще через год вошел в число работников спецгруппы.
В то время как Зарина и Дорофеева беспокоились о пропавшем Нежине, в остальных кабинетах «Семи персидских ковров» шла молчаливая слаженная работа. Щелкали рычажки счетных машин, расшифровывались сообщения-сводки с рудников, заводов, из трестов. Специалисты группы вели сложнейший учет, на который без счетных приборов ушли бы недели кропотливого труда. Все уже знали, что Нежин сегодня не пришел.
Когда Воропаев, работавший в одном кабинете с ним, открыл новую пачку суточных отчетов по «лучистой руде» – урану, дверь медленно открылась, и показался Нежин – высокий шатен с густыми вьющимися волосами. Во всем его облике чувствовалось что-то утонченное, хрупкое, говорившее, что этот человек – кабинетный работник, никогда не знавший физического труда.
– Здравствуй! – коротко бросил он и, тряхнув красивой головой, сел за стол.
Воропаев украдкой взглянул на часы – было ровно двенадцать. Нежин провел по лицу шелковым надушенным платком, еще раз тряхнул головой и нехотя придвинул к себе счетную машину. Но как только листы сводок отчетов оказались на столе, как только длинные тонкие пальцы Нежина легли на клавиши счетной машины, он преобразился. Темно-зеленый счетный аппарат заходил под его руками, как ходит строгальный станок скоростного резанья. Нежин производил сложнейшие вычисления, делил, множил, вычитал. Его быстрые, как у пианиста-виртуоза, пальцы так и бегали по вогнутым клавишам машины. Готовые цифры Нежин немедленно перепечатывал с итогового окошка на бесшумной пишущей машинке. Вращающийся стул, который Вадим спроектировал сам, позволял ему, не вставая, переключаться с вычислительного аппарата на машинку и обратно.
Воропаев с гордостью следил за своим другом. Он все не мог привыкнуть к блестящему темпу его вычислений, к слаженности его ума и пальцев, к быстроте и точности его математического мышления. «Ты у меня Эвклид от статистики!» – порой говорил он Нежину в шутку, и польщенный Нежин скромно улыбался.