– И его сожгли живьём, потому что надо было на кого-то всё свалить? – Судзуки вздохнул.
Юный пожарник смолчал, только так сильно прижал грязные ногти к ладоням, что потом, когда разжал кулаки, на коже были кровавые полукружья. Сын самурая, лишившийся из-за пожаров всего, и сам от отчаяния пошёл в пожарники, где нёс тяжёлую и грязную службу среди всякого сброда.
– Я буду учиться ещё усерднее, – сказал Судзуки, не глядя на него, – И если учитель похвалит меня или кто-то пообещает награду, то я попрошу, чтобы он взял в ученики и тебя.
Оборванец вздрогнул, впился в его лицо взглядом. Потом улыбнулся, сощурив глаза. И хрипло сказал:
– Звать меня Кэйскэ.
– Судзуки, – отзывчивый отрок вернул ему улыбку.
Нобору долго молчал, потом мрачно представился.
Рассветало... Город Эдо успокаивался после кошмарной ночи. Отряды пожарников матерились на мерзавца, поднявшего ложную тревогу. Горожане, конечно, злились, но в целом были рады, что хотя бы на этот раз всё обошлось. В резиденции бакуфу готовили доклад о ночном происшествии для сёгуна Токугава...
На следующий день Петренко-старший явился в школу с разборками. Он нашёл несчастного Виталика и обрушил на того такой шквал ругательств и нотаций, что учителя толпой ринулись: кто разнимать их, а кто – звать на помощь директрису. Часть уроков благополучно – с точки зрения детей – была сорвана. Наконец, лавина гнева Сергея Петровича была исторгнута, попортив нервы не только Виталику, но и добросердечным зрителям из учеников и учителей.
«Знаешь, – шепнул приятелю одноклассник Максима и Виталика, – Я боюсь хороших людей: у них цель жизни – это найти плохого человека – и зверски растерзать его».
Шёпот, прозвучавший среди утихающих страстей и словесной дуэли директриссы и Петренко-старшего, вышел оглушительным. Возмущённый родитель вспомнил, что он, между прочим, верующий и вообще хороший человек, так что орать на ребёнка, да ещё прилюдно, ему не пристало, потому смутился и замолк. Виталика давно уже колотило. Он побелел до жути и, казалось, вот-вот хлопнется в обморок, а то и что похуже. Так что вскоре главные соперники – родитель и директриса разошлись – и собравшаяся толпа начала рассасываться. Вера Алексеевна, прославившаяся не только даром поднимать мёртвых своим взглядом, но и вообще как главная грымза школы, ласково похлопывала Виталика по плечу. Вдруг мальчик, раздавленный ужасом от пережитого, встрепенулся и произнёс:
– Маттэ, Кэйскэ!(6)
Почему-то Сергей Петрович обернулся, будто бы окликнули именно его. И растерянно посмотрел на недавнего врага.
– Маттэ, Кэйскэ! – сказал Виталик ещё громче, – Маттэ... кудасай...(7)
– Наркоман хренов! – проворчал Петренко, – Малолетка, а уже...
Тут сухонькая старушка на одном дыхании выдала настолько цветистую и нецензурную тираду о том, что из-за склочного взрослого её ученик свихнулся, что все отшатнулись. После того случая Вера Алексеевна долго занимала первые места в анонимных школьных хит-парадах самых жутких и милосердных учителей... Даже Петренко-старшего, вообразившего себя непогрешимым, пробрало до глубины души: он ярко покраснел. И поспешно ушёл.
Закат раскрасил кровью небо над разрушенной крепостью и останками замка. Жгучий огненный диск, обессилев, пошёл вниз, намереваясь то ли разбиться о землю, то ли утонуть в небе. Холодало. Воин, распоротая рана на щеке которого только-только начала запекаться, угрюмо шёл между двух рядов крестов с распятыми людьми. Он не смотрел на осуждённых. Плечи его были опущены, словно жуткая тяжесть пригибала его к вытоптанной дороге. Один из осуждённых дрогнул и с трудом разлепил веки, когда мимо него прошуршала чья-то одежда:
– Маттэ, Кэйскэ! – хрипло позвал он.
Рука охранника ещё судорожнее сжалась на рукояти катаны.
– Маттэ... – голос умирающего дрогнул, – Кудасай...(7)
Самурай резко развернулся.