— Вот здесь-то как раз и сенсация,
Инженер-криогеник Анджей Торлевский никогда бы не отважился на что-либо подобное, если бы не поддержка со стороны друзей.
Жестокая и коварная судьба отбирала у Анджея всё самое для него дорогое. В 1968 году жена инженера погибла трагически и бессмысленно под колёсами огромного грузовика. Осоловелый, пьяный шофёр одним неосторожным жестом лишил Анджея счастья. Он остался один с трёхлетним сыном Мареком. Нелегко было инженеру воспитывать резвого, неистощимого на выдумки мальчика. Сколько усилий Анджею стоило, чтобы Марек был всегда прилично одет, накормлен, чтобы как следует делал уроки, чтобы не перегрелся, не простудился… Всю свою любовь к жене Анджей излил теперь на сына, на этого несносного Марека с глазами и волосами матери. Вдобавок, со здоровьем у мальчика было неблагополучно. Когда в 1974 году Марек впервые лёг в клинику, врачи не стали скрывать от инженера своих опасений по поводу дальнейшей судьбы ребёнка. И Анджей Торлевский, как только мог, стал проявлять чуткость и осторожность.
— Маречек, — просил он, — не играй сегодня в футбол… Твоё сердце…
— Так я, папа, правда отлично себя чувствую. Со мной всё в порядке. Тебя просто напугали. И больше всех — доктор Земба.
— Может быть, но прошу, береги себя.
— Хорошо, папочка, я только немножко, совсем немножко поиграю.
Марек не был чёрствым ребёнком. Неоднократное пребывание в клинике научило его сочувственно относиться к человеческому страданию, а он видел, что его отец страдал. Правда, Марек был уверен, что отец мучается напрасно, потому что он, Марек, отличается лошадиным здоровьем, а все эти неполадки с сердцем не так уж и опасны…
Марек бредил футболом. Сейчас из-за больного сердца он стоял во время игры обычно в воротах, но зато был главным организатором огромной, замечательной, победоносной дворовой команды «Чёрные молнии 76», которая в чемпионате 1978 года чуть не победила даже «Ураган». А известно, что в «Урагане» играли пять, а может, и шесть переростков!
Инженер Торлевский вместе с сыном волновался по поводу каждого его успеха и каждого поражения. Анджей, как мог, заботился о Мареке, но был не в состоянии сотворить чудо и продвинуть медицину на пятьдесят лет вперёд. Он в отчаянии слушал, как его друг доктор Земба говорил:
— Если бы Шопен жил сейчас, мы вылечили бы его за год! Точно также Словацкого. Оба ещё смогли бы создать о-го-го! Один с полсотни мазурок, полонезов и этюдов, а другой с десяток драм. Да, да, мой дорогой, мы бежим наперегонки со временем. Жаль этих людей, правда, жаль.
Инженер знал, что в этом соревновании медицина непрерывно стремится вперёд, и страстно желал, чтобы в случае с Мареком она успела вовремя.
Александр Зборовский с нетерпением открыл полученную папку и вынул первый лежащий сверху лист. Какое-то время он с удивлением разглядывал материал, из которого этот лист был сделан. Бумага! В молодости он ещё видел книжки у некоторых коллекционеров, но всё его собственное обучение протекало с помощью лазерных проекторов. В такой проектор вкладывается тоненькая пластинка, и текст проецируется на стену. Благодаря этому изобретению каждый может иметь дома библиотеку, которая прежде заняла бы три огромных книгохранилища.
Александр с изумлением читал:
Уважаемый неизвестный коллега!
Прости, что обращаюсь прямо к тебе и только к тебе, а не в Научный Совет или исследовательский коллектив. Но я по собственному опыту знаю, что всегда, по существу, кто-то один-единственный отвечает за весь эксперимент в целом, рискует и лучше других представляет себе размеры риска.
Я отважился на этот шаг из разных побуждений. Трудно определить, сколько здесь надежды, сколько эгоизма, сколько веры в знание и прогресс. Я решился на это прежде всего потому, что не было иного спасения для моего ребёнка. Я давно знал, что меня ждёт. Я был предупреждён и подготовлен, и однако теперь, спустя две недели, как Марек… Нет, я не хочу писать это слово, которое просится на бумагу так как верю, что есть шанс… А раз есть шанс на его пробуждение, то он только уснул. Правда?! Ты где-то там далеко, коллега… И как же однако близко! Ты сделаешь всё, что в твоей власти, я уверен — сделаешь!
Если бы я мог совершить это сам, если бы мог пробудить Марека через десять-пятнадцать лет и сказать: «Сынок, твой отец не допустил твоей гибели!» Но я отдаю себе отчёт в том, что мне уже не дожить до этой минуты: понадобится ещё немало времени, чтобы медицина шагнула так далеко вперёд.