Миронов стоял неподвижно, а в его глазах обитала пустота. На мгновение наставнице показалось, что он мёртв, но мертвецы не дышат, а он дышал. Спектра хотела вникнуть в ситуацию, если бы не охранники, открывшие сезон охоты на беглецов. Каждая секунда могла оказаться последней, а в такие мгновения чувства других людей, даже свои, теряют важность.
Наставница сбросила с себя труп и, поднявшись с земли, подбежала к Каилу. Она не знала, как помочь, так как была дилетантом в делах душевных. Нужно двигаться дальше, но она не могла уйти без Миронова. Не хотела. Отчаяние подкралось близко к её сердцу, но выстроенная годами стена равнодушия выдержала натиск, однако, дала трещину. Спектра ненавидела его за то, что он вызывал эмоции в оледеневшей душе.
– Я знаю, как тебе сейчас тяжело, но соберись, – молила она, с тревогой глядя по сторонам.
Спектра пыталась достучаться до него, но создавалось ощущение, будто разговаривает с манекеном. Он закрылся так глубоко в себе, что не знал, как оттуда вернуться. Его пустой взгляд добивал её, а недавно в нём теплилось добро, которое было некстати в обители мёртвых душ у живых людей.
Спектра не могла медлить. Она забрала пистолет, подхватила Каила под руку и потянула в глубь леса. Он послушно переставлял ноги, скорее рефлекторно, чем осмысленно. Со стороны напоминал сомнамбулу, вот только не мог проснуться и забыть о произошедшем.
Спектра суетливо оглядывалась, пытаясь обнаружить силуэты охранников, которые недавно наступали на пятки, а сейчас словно растворились в воздухе. Её не покидало ощущение тревоги. В лесу был кто-то опаснее охранников, и он тоже охотился.
Она прислушивалась, но не улавливала звуков, словно находилась в вакууме. Снег под ботинками перестал скрипеть. Внезапно её запястье засветилось оранжевым цветом, а потом замигало. Спектра решила, что устройство сломалось. Мерцание означало лишь одно: поблизости не менее сотни механиков. Она даже одного не видела. Однако, всё вокруг казалось нереальным и чуждым, как если бы она смотрела на мир сквозь кривое зеркало.
Ощущение продлилось секунды, и она не успела предположить, что сходит с ума. Устройство на запястье погасло, а мир снова обрёл звук, но охранники по-прежнему не появлялись. Спектра не надеялась на везение, но и не старалась понять, что их заставило прекратить погоню. Она слишком утомилась для построения догадок, и силы бросила на то, чтобы продолжать идти вперёд. Охранников не видно на горизонте, но это ещё не означало безопасность.
Впереди показалось небольшое поле, такое же гиблое, как и всё в колонии. Засохшие колоски пшеницы напоминали гладкую шерсть старого пса, которую расчёсывал ветер. Душистая свежесть, отдающая холодом, в ансамбле с запахом земли образовывали неповторимый аромат – именно так пахла свобода.
В стенах Эдемиона Спектра ощущала себя заложницей, хотя добровольно выбрала такую «тюрьму». Она чувствовала себя орудием войны в руках вождя и ничего не могла поделать. Потеря свободы выбора – плата за новую жизнь, в которой не приходилось считать яблочный огрызок деликатесом. Отказ от чувств – цена возможности отомстить людям, забравшим у неё детство.
Она всегда оставалась благодарной Главному за то, что он подобрал её с улицы, предоставил жильё и помог выкарабкаться из беспросветной депрессии. Ей было всего семнадцать лет, а это не тот возраст, когда человек всерьёз задумывается о смерти. Подростки свято верят в то, что они вечны, и смогут пережить всемирный потоп, глобальное потепление, падение метеорита и любую другую масштабную катастрофу. Спектра преждевременно утратила очаровательную иллюзию, а вместе с ней чуть не распрощалась с жизнью. Если бы Главный встретил её на месяц, а того и неделю позже, то было бы слишком поздно. Колония жестока к юным девушкам без семьи и дома.
По левую сторону поля, близко к лесу, стоял деревянный дом, когда-то принадлежавший фермеру. Он напоминал собой груду деревянных досок, хаотично собранных в одном месте. Второй этаж походил на руины, оставшиеся после урагана, а первый героически держался, однако, был настолько ветхим, что мог в любую секунду рухнуть.
Небо налилось кровью. Надвигалась сильная метель, о чём свидетельствовал стервозный ветер, бьющий снежинками по щекам. Спектра не хотела оставаться на улице в непогоду и решила укрыться в доме, который едва вселял ощущение безопасности.
С порога она почувствовала едкий запах плесени и прогнившей древесины. Она никогда ничего не боялась, но сейчас бросало в дрожь от невидимой силы, что затаилась внутри помещения. Когда люди уходят, от них всегда остаётся некий отголосок: будь то особенный запах, свойственный только им или сгусток тепла, а иногда и холода, гуляющий сам по себе. Ничто не покидает мир бесследно.
Входная дверь в доме отсутствовала. От неё остались щепки, каким-то чудом не слетевшие с петель. Они, ударяясь о стену, мерно постукивали под напором ветра.
Посреди комнаты располагался величественный камин с давно истлевшими углями. Он стоял в царственном одиночестве, будучи единственным из того, что не смогли утащить воры. Соседнюю комнату усеивал мусор, из общей массы которого выделялись головы кукол. Они крошечными глазками смотрели на Спектру, словно хотели что-то сказать, но не могли. Крыша пестрила дырками, сквозь которые виднелось мрачное небо и падали снежинки. По дому своевольно гулял сквозняк.
– Раздевайся, – скомандовала наставница Каилу.
– Что? Нет, я хочу спать.
Он сел на пол и облокотился о стену. Силы постепенно покидали тело, и не возникало желания даже пальцем пошевелить. Мысли путались в голове, как будто мозг впадал в паралич.
– Раздевайся, идиот. И не спи. Если заснёшь сейчас, то не проснёшься, – она подошла к Миронову и, присев рядом, торопливо начала расстёгивать его пальто. Оставаться в промокшей одежде нельзя, иначе грозит неминуемая смерть от переохлаждения.
– Оставьте меня, – глаза медленно закрывались. Его не беспокоило происходящее, словно это было не с ним.
Отрезвила звонкая пощёчина, которую отвесила Спектра.
– Я сказала, не спать! – перешла на крик наставница.
Освободив Каила от пальто, она принялась стягивать свитер. В голове она судорожно перебирала способы помочь и, первым делом, планировала развести огонь в камине. Дым мог привлечь чёрных медиков, но ничего другого не оставалось: если не согреть Миронова и не высушить одежду, то он нежилец. Она была готова рискнуть ещё раз встретиться с людьми Тины.
Отбросив свитер в сторону, Спектра начала расстёгивать ширинку на его брюках, но Каил схватил её за руку.
– Я сам, – с трудом произнёс он.
Разум немного прояснился, и теперь он понимал, насколько беспомощно выглядит. Пусть боец из него плохой, но штаны-то он мог самостоятельно снять.
– Да мне не сложно, – она не видела в этом ничего предосудительного.
Времена, когда подобное могло её смутить, прошли так и не начавшись. На свете не осталось вещей, которые вгоняли бы её в краску, да и скромность затерялась в прошлых десятилетиях – лет двадцать назад.
– Нет, я сам.
– Как скажешь.
Она прекрасно понимала Каила, так как сама с большой неохотой принимала помощь от других людей, если, конечно, принимала. Всю жизнь приходилось справляться с проблемами самостоятельно, а к любому проявлению добра она относилась с огромным подозрением. Люди, которые предлагали, якобы безвозмездную помощь, в лучшем случае хотели забраться к ней в трусы, а в худшем… Об этом она умалчивала.
Спектра отошла в соседнюю комнату за пыльным одеялом, которое приметила во время обхода помещения. В нём зияли дырки, проеденные молью, но выбирать не приходилось.
Вернувшись в комнату, она швырнула Миронову одеяло, а сама вышла на улицу за ветками и корой. К тому моменту, как наставница вернулась в хижину, он избавился от последней одежды и закутался в одеяло.