Второй раз я попала в земли Викен уже в двенадцать лет, Лана по какой-то причине была вынуждена отослать меня на пару дней. Краткое посещение отца после смерти матери я не считаю, мало что осталось в памяти. И вот я сама бродила по опустевшему дому, прекрасно обставленному, когда-то уютному, и натыкалась на плоские фото, под старину, похожие на рисованные картины. На них была моя мама, с отцом или младенцем, мной наверное, мама с животом и светлой радостью на лице, мама, мама, мама… Мне стало ясно, почему отец сбежал и старался не появляться в поместье, дом помнил ее, казалось, что она вот-вот выйдет из соседней комнаты. Это было очень больно. Кто-то должен был увести эту память, смотритель не имел на это права, а у отца не достало сил. И я потратила день, собирая по всему дому изображения, оставив только одно на отцовском столе в кабинете, раскладывая их в старинном картонном альбоме, переставляя мебель не кардинально, а смещая акценты, перевешивая картины, какие смогла. А на следующий день, утром я увидела отца идущего по дорожке и опрометью кинулась через веранду в лес. Я боялась не того, что отец рассердится на меня за самоуправство и накажет, а того, что если он рассердится, то это будет значить, что призрак мамы ему дороже, чем живая дочь. Вряд ли я тогда смогла так четко сформулировать свой страх, но я до вечера пробыла в парке, и он мне показался до ужаса маленьким, я все время выходила к ограде, а в пещеру, где я была драконом, даже не рискнула залезть, я б там не развернулась. Вот там, возле пещеры, я горько расплакалась, оплакивая ушедшее детство. А когда стало темнеть я услышала зов отца, он окликал меня, как тогда пять лет назад, когда нас с братом зазывали спать. Я побежала, боясь что отец прекратит звать, уйдет. Подбежав я бросилась к нему, обняла и крепко прижалась спрятав лицо, он положил мне руки на плечи, а потом погладил по голове. В нашей семье не принято чересчур открыто выражать свои чувства, мне стало немножко неловко за себя, и я высвободилась, взяла отца за руку, так и не посмотрев ему в лицо, и мы пошли в дом. Отец ничего не сказал по поводу перемен, и я была ему безмерно благодарна за это молчание.
Сейчас дом немного изменился изнутри, частично поменялась мебель, занавеси, я б сказала, что дом сменил статус, тогда шесть лет назад он все еще напоминал семейное гнездышко, теперь же это было жилище холостяка, женского в доме почти не осталось. Эти перемены произошли за два года, когда я в нем оказалась в третий раз, то была уже не одна, со мной был Эфенди. Поместье встретило меня как гостью, может я б и загрустила от этого, но Эфенди и грусть это понятия антагонисты. Я заново полюбила поместье, проведя там лучшие дни своей уже взрослой жизни.
И вот сейчас, идя по скудно освещенной дорожке, я видела приветливый свет, все четче проступавший между деревьями. Дом встретил меня горящими окнами, на входе стоял смотритель, вглядываясь в тени между деревьев. Я замедлила шаг, захотелось поиграть с ним в прятки, но не тут то было.
— Леди Ара-Лин выходите — раздался радостный голос — ваши кофры вас выдают. Я со смехом выбежала к нему, кофры-предатели медленно поплыли за мной. Я обняла его, церемонно коснулась щекой его щеки, и с тревогой вгляделась в лицо старого Эзры. Эзра Хосе-Хашито был всего на десять лет старше отца, что не мешало мне считать его стариком всю мою недолгую жизнь, в нем была очень сильна азиатская кровь, и он ни капли не был похож на моего отца хоть и доводился ему дядей. Молодость он провел работая экономистом в своей семье — Хосе, выращивавшей кофе, но ничем особо не выделился. Семьи так и не завел, для той которую он любил, он был слишком сер — не пара, а быть с нелюбимой не захотел. Когда отец предложил ему быть управляющим в поместье, Эзре было уже под сорок и он с радостью уступил место в конторе более молодому, а сам перебрался к нам в глушь. Он полюбил поместье, полюбил дом и парк, здесь он оказался на своем месте.
— Как вы подросли, леди Ара-Лин — сказал он с улыбкой
— А ты хвала предкам не изменился, — сказала я с облегчением, действительно эти полтора года, которые мы не виделись, не оставили на нем следа.
— Человека меняют события, а их тут нет, только времена года сменяют друг друга — сказал он с явным удовольствием. Может и я когда-нибудь доживу до того, что буду радоваться отсутствию перемен… вряд ли.
— Пойдемте в дом леди… — он как-то внутренне напрягся и первым пошел к двери, зашел и придержал ее для меня изнутри. В чем же дело? — мелькнуло в голове. Я зашла, подсознательно ища опасность, и не сразу поняла, что к чему. А дело было в цветах и бансаях, в изящных безделушках, расставленных со вкусом и там где надо.
— Госпожа Алани долго гостила? — поинтересовалась я.
— Не то чтобы долго… — замялся Эзра.
— Но одновременно с отцом — закончила я за него. Старик спрятал глаза.
— Да ладно, госпожа Алани почти член семьи. Живому живое, — с легкой грустью сказала я. Эзра всмотрелся в меня и поверил в чистосердечность моих слов, напряжение, все время сквозившее в нем, ушло.
— Ваш отец богатый человек, леди Ара-Лин.
Я благодарно улыбнулась — высокая похвала. Это синтское выражение не имеет никакого отношения к деньгам, богатство у нас означает наличие достойных наследников — гордости и опоры родителей. Когда так говорят — признают мудрость и достоинство обоих — и родителей и детей.
Отца не в чем упрекнуть, когда мама была жива, он виделся с Ланой только по деловой необходимости и всегда в присутствии третьих лиц, не давая даже намека на повод думать, что он не уважает или не любит свою высокородную жену. После маминой смерти его почти два года не было на Синто, он прилетал на неделю и пропадал на месяцы, я уверена, что в то время он с Ланой не виделся. А ведь она ему не чужая — мать его сына, первая женщина. Единственная женщина, которую я потерплю рядом с отцом, только потому, что твердо знаю что она любит моего отца и уважала мою мать, и за все эти годы, как бы тяжело ей ни было, ни словом ни делом не попыталась встать между ними.
— Я заготовил для вас овощи и фрукты как обычно… и форель, и свежие зерна кофе — мы пришли на кухню, для детального инструктажа. Эзре нравилось проявлять заботу и демонстрировать хозяйственность, учитывая, что в доме подолгу не жили, ему это нечасто удавалось. Минуты три он напоминал, что где лежит, и как что включать, я смотрела на него с улыбкой. В перерыве между фразами он поднял на меня глаза и смутился…
— Да вы верно и сами все помните, — сказал он.
— Конечно, помню, ты очень хорошо все рассказал в прошлый раз — сердечно ответила я, обижать его мне совершенно не хотелось. Он все понял правильно.
Глава 4
— А вот еще… — и он нахмурился. — Крысодлаки опять появились в наших местах, я усилил защиту на ограде, поставил отпугиватель, хотя мне кажется, он на них не сильно-то действует. Стая к нам конечно не попадет, но вдруг одиночка… Эти ж твари подкопы могут делать, вы знаете…