Прилетели в Багдад. Для руководителя группы, который должен был нас встречать, мы исчезли ещё вчера. Он уже сообщил об этом в Москву. Мы с багажом, без денег; русских на рейсе из Сирии - только мы.
Садимся в такси, прошу отвезти в советское посольство. Там оставляю в залог таксисту семью и багаж и бегу. Дежурный соотечественник знает о нашей группе, выходит и рассказывает таксисту дорогу. Едем дальше.
Приезжаем. И дом, и ворота во двор закрыты. Тишина. А время два часа дня. Время послеобеденной сиесты (мёртвого часа). Начинаю кричать. По-русски, лишь бы кто-то услышал. Услышали - выходит мужчина арабской внешности, говорит со мной по-русски. Оказывается, группа, в основном, состоит из азербайджанцев-нефтяников и встретил нас заместитель руководителя по учебной работе: "А мы уже тебя не ждали, думали - убежал...".
Вот такой приезд.
Начались рабочие будни в учебном центре по подготовке бурильщиков для работы на бурении нефтяных скважин.
Естественно, что, кроме работы, у нас была и своя жизнь, советско-общественная, внутри группы. Руководитель проявил себя никчемным специалистом и злостным интриганом. Всё пытался внедрить стукачество и не допустить спаянности коллектива. В этом вопросе бакинцы показали себя весьма мудрыми: никогда не спорили с ним, но делали всё так, как считали нужным. Мы же (и я в том числе) нервничали, возмущались, взывали к его благородным чувствам. А их у него, этих самых благородных чувств, не было и в помине. В конце - концов, мы, русские, пошли на компромисс и стали вести себя, как азербайджанцы. И жизнь стала более-менее терпимой.
В нашем коллективе было 2 специалиста-буровика, остальные: руководство - 2 человека; переводчики - 6 человек; специалисты по прикладным специальностям (радисты, автомобилисты, слесари-ремонтники и т.п.). Они были заняты своим делом, поэтому всё, что касалось бурового дела (обучение, создание базы для обучения, получение и подготовка оборудования и др.), навалилось на нас двоих. Вдвоём мы собрали вышку, установили её, установили станок, дизельную электростанцию и приступили к практическому обучению курсантов. Кстати, курсанты себя иначе как студентами называть не позволяли.
Первое практическое занятие. Общее ознакомление с буровой, сверка теоретических знаний с практикой. Всё прошло нормально.
Второе практическое занятие. Правила запуска дизеля. Подробно объяснил правила техники безопасности. Все расписались в журнале о том, что ознакомлены. Выбираю самого старшего курсанта. (26 лет), с опытом работы механиком. Он стоит рядом, я запускаю двигатель, глушу и даю ему возможность повторить. При самом первом движении по запуску его рука срывается, кисть попадает в пусковой механизм и раздробляется.
Скорая. Его увозят. Разборка - меня обвинить не в чем; курсанты подтверждают всё, что я описал в объяснительной. Важное значение имело также мнение доктора учебного центра - человека очень своеобразного.
Тактика работы у него была следующая. Норма выдачи больничных (т.е. освобождений от работы) согласно приказа директора центра - сторонника американской системы обучения, не более 10 человек в неделю. Доктор перевёл это число в дни, т.е. не более 1,5 человека в день, и строго придерживался этого плана: 1-й день - 1 освобождение от работы, 1-й день - 2 человека, 3-й день - 1 человек и т.д.
Каким бы больным ты ни был, но не попал в лимит - иди работай. Пришёл с утра, т.е. первым - имеешь право на освобождение, даже если нет никаких признаков заболевания. И студенты, и сотрудники (и мы в том числе) знали это правило доктора и старались подгонять своё здоровье под него.
В моём случае он, будучи, как медик, участником всей этой разборки, повёл себя неожиданно: горой встал на защиту меня, как учителя, а причиной случившегося признал жару ( тогда было +46 С° в тени). Обошлось.
Со следующего дня занятия продолжались, всё шло по программе. Единственно, на что ушло недели две - побороть в учениках страх перед операцией "запуск двигателя".
Пострадавший же вылечил свою руку и после излечения вернулся в строй, т.е. в свою учебную группу.
Группа из двадцати двух человек, в которую я влился, представляла собой миникопию любого советского коллектива.
Хорошую память о себе оставил дядя Боря.
Дома он работал в Москве руководителем автохозяйства. По работе вырос из водителей, то есть из шоферов.
Попал в этот учебный центр заслуженно: автомобиль знает досконально, может объяснить весть процесс его работы; может держать отношения как с руководством, так и с подчиненными. Правда, из иностранных языков знал одно выражение: «Войдите», потому что оно звучало, как название знакомого ему очага по названию камин.
Он был лет на десять старше нас, основного состава группы, за что и получил имя «дядя Боря».
Мудрая личность – мог от всего сердца беспокоиться за моральный облик советского специалиста, имея в виду наших молодых (переводчиков в основном), которые изредка позволяли себе выйти из квартиры в наш, закрытый от улиц двор, в состоянии «выпивши», сам же мог вечером надраться до поросячьего визга и на следующее утро читать нотацию этим молодым.
Это он учил меня вести себя в командировке спокойно, помня, что главное - переждать срок, а не бороться за эфемерную справедливость. Об участии в рабочих совещаниях он говорил так: «Если хочешь покритиковать, сначала похвали, расскажи о достижениях и только в конце, мимоходом, выскажи то, что наболело».
Вроде элементарно и, тогда казалось, даже нечестно, а вот сейчас, с высот лет, признаю: дядя Боря был прав.
Теперь о коллеге Редине.
Дома я оставил должность заместителя директора ПТУ, а здесь стал старшим техником, то есть мастером производственного обучения. Совершенно не комплектовал от этого, но с преподавателями вел себя, как равный. А теорию моим учащимся читал Редин, он и дома вел этот предмет. Общаться с учащимися он мог только через переводчиков, которые не всегда улавливали техническую сторону темы, что часть приводило к казусам, которые разрешались с моей помощью. Редина это раздражало и нервировало так как ему очень хотелось утвердить себя в качестве моего начальника, поэтому он всегда пытался найти блох в процессе моих уроков производственного обучения. Как-то при прохождении темы «Рубка металла» он вмешался и стал демонстрировать приемы работы молотком и зубилом. В результате разбил себе левую кисть. Сильно разбил, к счастью, без переломов.
Медпункт, первая помощь и т.п. Пришел в себя и опять прибегает ко мне на тот же урок. Опять начинает поучать. А я возьми да и скажи ему: «Прекрати демагогию, ведь убедился к чему она приводит».
Он тут же бежит к нашему (советскому) директору, жалуется на несоблюдение мной субординации. Директор вызывает меня и просит повторить свои претензии ко мне. Редин, забыв, что он не дома, обвиняет меня в том, что я компрометирую его авторитет в глазах учащихся (которые ни слова не понимают по-русски) и, самое страшное, я оскорбил его при учащихся, назвав догматиком. Не демагогом, а догматиком!
Директор пообещал разобраться, принять меры и отпустил его. Мне же (когда Редин ушел) сказал: «Постарайтесь с ним меньше общаться, я же не могу отправить его домой по таким дурацким причинам. Меня руководство в Москве не поймет, даже если они не демагоги, и не догматики».
Так и работали до конца срока контракта.
А сейчас немного о буднях, об отдыхе, об общении с населением страны.
Первые дни. Попросила меня супруга найти козьего молока для сына, простудившегося под кондиционером. Сыну тогда было 4,5 года.
По-арабски молоко "лабэн". Я этого пока не знаю. Продавец не знает русского "молоко" и не знает английского "milk. Пытаемся понять друг друга с помощью жестов. Через минуту он радостно восклицает: "А-а-а. Му-у-у?". Я ему: "Нет, не му-у-у. Ме-е-е!".