«Попроси императора убрать их», — посоветовал Олест. Вот за что я его люблю, так это за то, что в любом, даже самом невменяемом состоянии, он умудряется контролировать ситуацию. Я пока так не могу, за что неоднократно был бит ревнивыми мужьями. Не безосновательно, конечно, но от того не менее обидно.
«Просить? Ни за что!» — отказался я.
Император демонстративно вздохнул, словно слышал весь наш разговор и, взмахнув рукой, убрал лишние одеяла, оставив мне только одно.
— Возьмем как пример чистой стихии воду, — начал объяснять Гуахаро, словно только что не совершал невозможного. Это я про подслушивание разговора между хранителем и патроном говорю. — В чистом виде она встречается только в виде специальной воды для алхимических опытов, может на знание этого тебе образования хватило?
Я немного даже обиделся. Подумаешь, читать не умею! Не надо из меня делать серва неграмотного! В алхимии, например, я очень даже разбираюсь, во всяком случае горючую смесь могу приготовить… И дымовую завесу, и даже яд!
— Не будем о моем образовании, — усмехнулся я, подавив обиду. — Оно у меня достаточно… Специфическое.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся император только губами. — Пока она находится в колбе, она является чистейшим представителем своей стихии. В ней нет ни пузырьков воздуха, ни растений, ни рыб… Чистейшая вода, воплощение идеала своей стихии, но… Пока она в колбе, никто не сможет насладиться её чистотой, а стоит только открыть крышку, как она сразу же становится грязной.
— Прямо-таки сразу? — не поверил я.
— Сразу-сразу, — заверил меня император, чуть кивнув. — Конечно, человеческий глаз не может этого заметить, но мы говорим о чистоте стихии. В колбу попадает воздух, наполненный пылью и множеством бактерий, которые попадают в воду, загрязняя её. Стоит оставить её в таком виде на недельку, как она измениться вполне видимо для человеческого глаза.
— Высохнет, просто, — недовольно буркнул я, поймав себя на мысли, что мне нравятся такие разговоры. Нет, не то, что меня каждый раз лицом в лужу тыкают, а то, что собеседник умный и эрудированный, не то что эти столичные дворянчики… Оказывается, я сам не замечал, как устал от этих пьяных разговоров об оружии и бабах, устал — не поверите! — от мата и просто наслаждаюсь обществом человека, который уверенно оперирует метафорами и лексикон которого больше тысячи слов.
А вот то, что этим человеком оказался именно Гуахаро, меня, конечно, не слишком обрадовало. Если мягко сказать.
— Может быть высохнет, — согласился император. — То есть превратиться в воздух, а может быть зацветет, превратиться в обиталище жизни… Или же сгниет и станет носителем смерти. Все зависит от условий. Но, в любом случае, чистая вода в открытой колбе повлияла на окружающее. Пусть даже ценой собственной чистоты. То же самое со злом.
— А если взять к примеру не воду, а огонь? — провокационно спросил я. — Он тоже не чистый?
— Нет, конечно. Чистое пламя только у солнца, все остальное только фикция, жалкая пародия, которая оставляет после себя уголь, дым и углекислый газ. Без окружающей среды оно вообще ничто.
— А как горит солнце? — с любопытством спросил я. — Разве оно окружающую среду не сжигает?
— Нечего там сжигать, — усмехнулся Гуахаро. — Оно находится в абсолютной пустоте.
— Абсолютной пустоты не бывает! — возмутился я. — Даже в пустой шкатулке есть воздух!
— Да, конечно, — кивнул император, словно это было что-то незначительное. — Но так дело обстоит только на планете, в пределах её атмосферы, дальше идет пустота, иногда разбавляемая облаками пыли. Ладно, мне пора. Тебе оставить букварь или ещё упрямиться будешь?
И вот как на такой вопрос ответить?
— Оставь, но упрямиться я всё-таки буду. И на счет пустоты ты меня не убедил. Да, кстати, можешь этого пьяницу ко мне под колпак засунуть? Не одному же мне страдать.
— С удовольствием, — хмыкнул Гуахаро, поднимаясь на ноги.
Что? О нет, только не это…
Я было, уже приготовился к неизбежной боли, которая бывает, когда кто-то чужой касается твоего хранителя, к тому же такого хрупкого, но нет, ничего подобного не было. Император спокойно поднял Олеста за усики и передал мне за барьер. Бабочка, всё-таки уступил своей природе и, обожравшись, был уже в невменяемом состоянии, так что даже этих манипуляций с собой не заметил.
Посмотрев на то место, где ещё мгновение назад стоял император я мысленно взмолился всем богам, которых знал, чтобы Гуахаро действительно магией перенес Олеста, а не голыми руками.