Побледневший Нил бросал умоляющие взгляды на нее, на Теодора, кусал губы…
— Выбирай! — рявкнул барон со зверским выражением лица и Нил дрожащей рукой схватил один бокал, второй, опять первый…
— Да пей уже, трус!
— Стой! — в последний момент Аделаида схватила парня за руку, но он успел сделать один глоток, закашлялся, выронил бокал, схватился за горло, согнулся:
— Печет! Там был яд! Я умираю!
Барон хохотал.
— Вам смешно?! — закричала Аделаида и начала трясти его за плечо — Смешно?! Что это за отрава? Противоядие есть?
— Я выпил отраву! Господи!
— Нет, мадемуазель, к сожалению, противоядия от несуществующего яда нет — сказал барон и снова согнулся в хохоте.
— В смысле — несуществующего? То есть… вы ничего не сыпали в бокал, вы только сказали? Отвечайте!
— Что случилось? — подбежал Теодор.
— Он заставил меня выпить яд! Я умру! Позовите священника!
— Что?
— Ничего, пап, это шутка.
— Какая шутка, я умираю-ууу…
— В каком месте конкретно ты умираешь? — уже раздраженно вопросил барон.
Нил откашлялся и задумался.
— Я бы хотел с вами поговорить наедине — мрачно сказал Теодор барону — Адель, пожалуйста, оставь нас. Нил, ты тоже.
— Доброй ночи — послушно кивнула Аделаида. Барон галантно поцеловал ей руку. Судя по всему, они собирались остаться под вязом и подслушивать оттуда со своей комнаты было бы чрезвычайно удобно, если б не, эх, Аделаидина непредусмотрительность… А в доме Адель уже ждала взволнованная и озабоченная мать. Адель вынуждена была клятвенно обещать гулять только возле дома, носить шляпку, никому не показывать своих картин, не заговаривать больше «с этими проклятыми людьми» И с подозрительным бароном тоже!
— Ох, чует мое сердце, беду в наш дом принесет этот человек…
— Мам, я устала. Можно я уже пойду спать?
Аделаида на цыпочках обошла дом, забралась в сад, затаилась за кустами сирени. Судя по голосу, отец был пьян. Прислушавшись, девушка поняла, что Теодор зачем-то рассказывает гостю печальный конец своей недолгой придворной жизни! Уж это-то постороннему человеку точно знать ни к чему! Никто не знал о прошлом родителей, кроме Аделаиды, и вот!
Она поднялась и решительно пошла к столу. Сино увидел ее первым, залаял, побежал навстречу.
— Ада! Доченька! — приветствовал ее отец, потянул за руку к себе и приобнял — Они говорят, что ты не художник… Эти бездари… Ведьма… Да! То у что у мужчины назовут даром Бога, у женщины — печатью дьявола… Мой прадед был художник, мой дед, мой отец был знаменит… Я написал короля… Но она… Она — золотой цветок на ветке моего рода… Если бы она родилась мальчиком, ей суждено было прославить наше имя во веки веков…
— Пап, уже очень поздно. Наш гость прибыл издалека и, наверное, устал. Давай не будем его больше задерживать и позволим наконец отдохнуть?
— Да… конечно… позволим отдохнуть… — поднимаясь, Теодор пошатнулся, Аделаида успела его подхватить и они оба едва не рухнули.
— Спокойной ночи, мадемуазель, — сказал барон. В отличие от отца он показался Аделаиде совершенно трезвым.
— Что за наваждение, он опять пришел, — чуть не плача сказала мама. Она уже понадеялась избавиться от неприятного знакомства — два дня барон ничем о себе не напоминал, хотя оставался жить в деревне. Надин донесла, что в трактире он встречался с каким-то монахом.
Отец хмуро молчал. Он вообще мало говорил с тех пор, как проснулся на следующее утро после пьянки. Адель понимала, почему, но не знала, как его утешить. Она чувствовала себя виноватой. И… с надеждой вскидывалась на каждый стук в дверь. Не то, чтобы она на что-то надеялась или о чем-то мечтала — наивной Адель никогда не была, да и не сказать, что поведение барона тем вечером пришлось ей по душе. Но запретить себе хотеть его увидеть снова она не могла.
— Доброе утро, — сказал Теодор тем тоном, которым обычно кричат «пошел вон!»
— Срочные дела заставили меня вчера пропустить сеанс, но сегодня я пришел требовать выполнения обещания.
— Ваша милость, я думаю, мы погорячились тогда и моей дочери недостанет умения для столь сложной работы…
— Как так? Вы же сами давеча мне сказали, что мадемуазель Аделаида превзошла в мастерстве даже вас…
Теодор до скрипа сжал зубы. Адель торопливо выступила вперед:
— Для меня большая честь писать ваш портрет, ваша милость, и хотя мои умения, увы, действительно далеки от уровня мастерства моего отца, я постараюсь выполнить работу как можно лучше…
Теодор молчал, опустив глаза. Адель еще сильней почувствовала свою вину. Но грубо выгнать барона теперь, пожалуй, могло быть просто опасно.