— О съемочных работах...
— Да.
— Позавчера, когда вы вернулись из Кении, фрау Шаад, и оправданный встречал вас на аэродроме, его вид поразил вас?
— Он похудел.
— А еще?
— И постарел, да, и это тоже.
— Оправданный утверждает, что вы испугались, когда увидели его, и вы позволили поцеловать себя только в щеку.
— У меня было так много багажа.
— Верно ли, что у него дома было припасено шампанское, чтобы отпраздновать встречу, и что в этот первый вечер, то есть позавчера, вы не хотели ничего рассказывать о Кении?
— У меня просто не было сил.
— Поэтому вы не пожелали выпить шампанского?
— Я теперь не пью.
— Вы хотели спать...
— Да.
— Почему вы легли в комнате для гостей?
— Мы так давно не виделись.
— В последний раз вы виделись в суде.
— Когда Феликс упомянул, что он продал свою практику, меня это очень испугало, и я, конечно, спросила, как же он представляет себе свое будущее.
— Что же он ответил?
— Он пожал плечами.
— И вы пошли спать...
— Я не могла уснуть...
— Почему не могли, фрау Шаад?
— Он, по-моему, сидел в гостиной и один пил шампанское — я слышала, как били часы,
— Еще один вопрос, фрау Шаад...
— Что Феликс станет делать без своей практики!
— Верно ли предположение оправданного, что вы боялись, как бы он в постели не признался вам в преступлении и вы вдруг не оказались бы рядом с убийцей?
— Я убеждена в его невиновности.
— Значит, фрау Шаад, не это является причиной того, что вы легли спать в комнате для гостей?
— Нет.
— Вы убеждены в его невиновности...
— Совершенно.
— Относительно вчерашнего вечера, фрау Шаад...
— Я сдержала свое слово, что скажу ему, если в наших отношениях что-то изменится, а сейчас это произошло.
— Как он воспринял услышанное?
— По-рыцарски.
— Вы так и ожидали?
— Да.
— А когда это произошло, фрау Шаад?
— Мне не хотелось говорить ему этого до суда.
— Я понимаю.
— Писать об этом мне тоже не хотелось.
— Последний вопрос, фрау Шаад...
— Писать — это трусость.
— Каковы теперь ваши планы, фрау Шаад?
— Мы еще не знаем, все зависит от того, останется ли Герберт на телевидении или нет.
Помогают прогулки по окрестностям.
— Вы слышали, господин доктор Шаад: в ваших с Юттой отношениях что-то изменилось.
— Я ценю ее откровенность.
— Десять месяцев — долгий срок для женщины, которой уже почти тридцать пять, вы это сознавали еще во время предварительного заключения, господин Шаад, и, значит, вчерашнее открытие вас не поразило...
— Я ценю ее откровенность.
— Вы оставили машину у гравийного карьера и бродили целых четыре часа; начался дождь, и полчаса вы просидели на пне, господин доктор Шаад, вы не были поражены, но промокли до нитки и все еще ни о чем не могли думать. Это верно?
— Да.
— Ютта сдержала свое слово.
— Я ценю ее откровенность.
— Вы это уже говорили.
— Если в наших с Юттой отношениях что-то изменится, она скажет мне об этом, — так она обещала.
— Вас знобит, господин Шаад...
— Я ценю Ютту.
— Тем не менее вы простудитесь, господин Шаад, вы все еще сидите на этом пне, он мокрый, а вы без пальто и без кепки и надеетесь, что Ютта проснулась и кинулась вас искать. Это верно?
— Это верно.
— Почему вы не продолжали свою прогулку?
Чего я в прошлом году не видел, сидя в тюрьме: зазеленевших кустов, пашни в комьях земли, черных, как корочка шпика. Пастбища у ручья еще красноваты. Трактор отбрасывает черные комочки земли на дорогу, и пахнет навозом. Я стараюсь избегать лесовозных дорог. В воздухе прогрохотал реактивный истребитель. Я знаю, где я нахожусь. Вдали синеют горы. Фруктовые деревья еще голы, леса прозрачны, сквозь обнаженные ветви видно небо, а между стволами иной раз блеснет озеро, не голубое, но светло-серое, точно цинковое. На опушке елового леса в тени еще лежит пятнами снег, воздух теплый, вот и первая бабочка...
— Когда вы похоронили свою мать?
— Шесть лет назад.
— С тех пор вы в Рацвиле не бывали?
Нет.
— Вы понимаете, почему я спрашиваю вас об этом?
— Нет.
— Вам пятьдесят пять, господин доктор, и вы не можете сослаться на старческую забывчивость. Не странно ли, что вы все забыли? Во время первого допроса вы утверждали, что никогда не видели креста, который как-то хотели использовать в качестве аварийного знака.
— Я беру обратно свои показания...
— И вдруг теперь, шесть лет спустя, вы вспоминаете: этот самый крест, который никак не подходил в качестве аварийного знака, именно этот вычурный крест находится на церковном куполе в Рацвиле, где похоронена ваша почтенная матушка.