— Можно со всей уверенностью утверждать: речь идет о преступлении на почве интимных отношений. Убийство с целью ограбления исключается, как я уже излагал. Способ, каким преступник выполнил свое намерение, — удушение жертвы женским гигиеническим пакетом — свидетельствует о том, что побудительной причиной была ревность...
Какое-то время помогают прогулки по окрестностям.
— Почему вы бродили по подлеску?
— Потому что дорога внезапно оборвалась.
— Как это дорога оборвалась?
— Лесовозная дорога...
— Вы говорили, что хорошо знаете этот лес, почему же вы шли не по тем тропкам, которые знаете десятилетия, господин доктор Шаад, тем более в такой туманный день, как сегодня?
— Я не люблю бродить по асфальту.
— Вы любите подлесок...
— Необязательно, нет, и не тогда, когда сыро, как сегодня, а ты идешь в туфлях, да еще все время оступаешься.
— А что вы называете лесовозной дорогой?
— Ее сразу не распознаешь, поначалу вроде бы хорошая дорога, довольно широкая, местами шагаешь по гравию, потом гравий кончается, но все-таки это еще дорога. Она идет между поваленными стволами. Мне кажется, со стволов уже ободрали кору. И вдруг от прогалины — только глубокие следы бульдозера, извилины в глине, а кругом подлесок.
— Вы встретили рабочих в лесу?
— Нет.
— Вы слышали механическую пилу?
— Нет.
— Вы, значит, полагаете, господин доктор Шаад, что в течение часа вас никто не видел?
— Этого я не знаю.
— А вы знаете, где в данную минуту находитесь?
— Где-то за Тоггвилем...
— Почему вы вдруг мочитесь на эту паутину?
Потом мне захотелось пива, сосисок.
— Был ли на господине галстук, когда он зашел в трактир? И если да, то какого цвета был галстук?
Кельнерша задумывается.
— Вы не помните...
— Нет.
— Вы прежде встречали этого господина?
— Я ведь только месяц здесь работаю.
— И вы ничего не слышали о деле Шаада?
— Нет.
— Что вам тогда бросилось в глаза?
Свидетельница задумывается.
— Вам ничего не бросилось в глаза...
— Он приложил руку к зеленой изразцовой печи, да, вот это мне и бросилось в глаза, да, еще он пожелал сесть за столик у изразцовой печи, а это место, по правде говоря, только для постоянных клиентов, и еще мне бросилось в глаза, что господин был небрит, по-моему, и шапки не снял, да, не снял берета.
— Он нервничал?
— Когда я подала ему карточку, он даже не глянул на меню и сразу заказал маленькую кружку пива.
— Что было потом?
— Он так и сидел там у изразцовой печи.
— А вас не удивило, когда он спросил, как вас зовут, и потом записал имя на клочке бумаги?
— Записал имя?
— Вы этого не заметили...
— Когда я принесла пиво, он заказал жареную сардельку, а их у нас не бывает в такое время дня. Видно, он и не поглядел в карточку. После двух часов у нас подают только холодные закуски — салями, например.
— Было, значит, больше двух часов...
— Уж конечно.
— Господин разговаривал с вами?
— Я, само собой, заметила, что господин все посматривал на меня, когда я стояла у буфета, но для кельнерши это дело привычное. Может быть, он и сказал что-нибудь о погоде. Но я не слушаю, когда клиенты говорят о погоде.
— Больше вам ничего не бросилось в глаза?
— Я перетирала стаканы.
— Сколько же времени он просидел у вас?
— Потом он заказал рюмку шнапса.
— В котором часу это было?
— Без четверти четыре.
— Почему вы это так точно помните?
Потому что господин вдруг спросил, который час,- хотя часы у нас висят над буфетом, да и у самого господина были на руке часы. Зачем же спрашивать! Вот это и показалось мне странным.
— Больше он ничего не сказал?
— Ну потом, когда он расплатился и уже поднялся со стула, я сказала, как всегда: «Adieu» [1]. А он сказал: «Сейчас четверть шестого, фройляйн, ровно четверть шестого!» Как будто так важно, чтобы я это знала...
1 Прощайте
— Сколько рюмок он выпил?
— Три.
— Это как-то сказалось на нем?
— Он вспотел.
— Что еще бросилось вам в глаза?
Свидетельница задумывается.
— Он не разговаривал сам с собой?
— Он спросил, где у нас телефон.
— И пошел звонить?
— Сперва нет...
— А потом?
— Потом он вдруг пошел.
— Сколько времени он говорил по телефону?
— Он сказал, что не дозвонился, и это правда — мы же видим по счетчику, но потом господин еще раз заходил в кабину и еще раз и сказал, что номер занят.
Правду, и ничего кроме правды.
— Господин Шаад, кому вы сейчас хотели позвонить из трактира?
— Розалинде.
— И номер был занят?
— Этот номер уже отключен.
— Сегодня исполнился год, как Розалинду Ц. убили, и вас удивляет, господин доктор Шаад, что этот номер отключен?