Так вот почему Нильс знал о лучике так много! Мне захотелось вскочить, куда-нибудь бежать, нырять на морское дно, с кем-то сражаться и сделать вообще что угодно, лишь бы этому малышу стало повеселее.
— Подожди, — пообещал я. — Скоро я это выясню.
Нильс все, конечно, перепутал: лифт для космических тренировок не годится: перегрузки в нем совсем ведь небольшие. Поэтому кот Эдик оказался вовсе не подготовленным и струсил, когда попал не то что в космический корабль, а в обычную электричку. Впрочем, от природы Эдик был такой способный, что на третий раз освоился и мог уже смотреть в окно на бегущие мимо кусты… Мы с Нильсом и Эдиком ездили теперь каждый день купаться на взморье.
Когда Нильсов детсад уезжал весной на дачу, Нильс ухитрился как раз простудиться, и его не взяли. Нильсова мама все лето работала, а дед еле ковылял на костыле. Так что Нильсу и его коту был смысл ездить со мной на взморье. Мне же все равно нечем было теперь заниматься, кроме как ждать, чтобы другой папа вернулся из командировки.
И надо же, чтобы так не повезло! Когда я понял наконец, что на базе работает сам папа, я крутился возле него весь вечер, чтобы улучить минутку для разговора. Но мама все время была тут же рядом, а говорить при ней — значило бы нарушить тайну. В конце концов я решил подождать до утра, а утром проводить папу на работу. То была роковая ошибка. Ночью, когда я спал, зазвонил телефон, и ранний утренний самолет уже уносил папу в Петропавловск-на-Камчатке — туда, где срочно понадобилась кому-то его научная помощь.
Мы сидели с Нильсом на пляже и по очереди гладили Эдика, чтоб не побежал искать других котов и не потерялся бы в траве и соснах.
— А Коля-студент к Нике Вознесенской из нашего подъезда все-все свои песни отнес, — задумчиво сообщил Нильс.
Была его очередь гладить, а я лежал на спине, смотрел в небо и представлял, что я совсем не здесь, а в своем измерении. Я представлял себе, как подхожу к своей маме и, прижимаясь к ней, слушаю, как она смеется: "Ой, Валёк, да ты что? Ты ж так мать повалишь — огромный парень стал, медведь такой! Ах ты, миша-медведь, мой родной медвежонок! Где ты, мишенька, бегал? Где, мишенька, обедал?" Она смеется, трогает меня за чуб…
Тут я повернулся на живот и сказал себе, что если другой Валя, мой двойник, действительно человек выдержанный и хороший, то моим родителям живется теперь, может быть, даже веселее… Догадка, вполне логичная, жгла как огнем, хотя на самом деле я поверить в такое не мог. Я стал этот огонь еще в себе разжигать… Сейчас, когда возвращение было уже, по существу, довольно близко, в голову приходили разные странности… Я весь в них погрузился. Поэтому сообщение Нильса дошло до меня не сразу. А когда дошло, я спросил лениво:
— Какие еще песни?
— Ну, такие, что Витька с Сережкой любят. И Коля. И ты. Пластинки.
— Диски, что ли?
— Диски, — подумав, согласился Нильс, — А Герка, знаешь, эти диски у Ники увидел и хотел выбросить в помойку…
— Ну, балда этот Герка! — отозвался я.
А сам подумал, что вот моему настоящему Герке нравилась наша настоящая Ника и это точно, раз я сам чуть не получил из-за этого в лоб. А другому Герке нравилась, оказывается, другая Ника. Но если этой другой Нике нравится другой Коля-студент, то означает ли это, что мой единственный друг Герка в моем родном измерении тоже переживает невзаимную любовь? Я ото всей души понадеялся, что нет.
А Нильс продолжал вещать:
— Только Коля к Вознесенской больше совсем не ходит. Даже диски и те не идет забирать. То есть он как раз ходит, но не к ней, а к той, та тоже, понимаешь, Вознесенская, но только не Ника, а Катя…
— Откуда ты все это берешь? — оборвал я.
Он не сообщил мне ничего нового. Тем более Катерина проходила теперь какую-то практику в публичной библиотеке: один день — с девяти утра до пяти, другой — с двух дня до десяти. И каждый день, когда кончалась эта работа, Коля в своих джинсах поджидал ее у выхода… Я видел из-за ограды сада: кто-нибудь из выходящих придерживал тяжелую дверь, поток людей, покидающих библиотеку, приостанавливался сам собой и наружу выступала Катерина… Она была бы совсем как наша эта другаяКатерина, если бы не кивала так нежно Коле-студенту.
ВСЕ О ЛИДИИ
Если бы я не знал уже, что испытания на базе проводит именно папа, то теперь бы все равно догадался. Какое там стало без него запустение! Даже краска на стенах сразу будто обветшала. А воздух сделался пыльным, и куполки не отсвечивали на солнце. Я даже испугался, не заржавели бы там приборы: без них меня не возвратить никому… Вот почему я решился и подошел во дворе к тете Инге:
— Здравствуйте! Мне с вами надо поговорить.
Она ничуть не удивилась, только спросила:
— Сейчас? Ну пошли. — И двинулась было к своей парадной.
— Не-не, теть Инга, не к вам. Там у вас Ника… И вообще…
— А где ты предлагаешь?
Вот уж кто не изменился в этом другоммире! Она была веселая, и решительная, и насмешливая, точь-в-точь как наша. Я повел ее в скверик. Во дворах много укромных уголков, но скверик — единственное место, где все могли нас видеть, но слышать — никто!
— Теть Инг! — заявил я, когда она присела на лавочку. — Я все знаю! Только вы, конечно, нисколько не беспокойтесь! — И добавил торжественно: — Клянусь, что буду нем как могила!
Она смотрела на меня и выжидательно молчала. Тогда я подумал: "Ну ладно. Пусть она ни в чем не признается, пусть делает вид, что не понимает, о чем я говорю. Но сходить на базу и посмотреть, чтобы аппаратура не испортившись продержалась до папы, она должна!" И пробормотал вслух:
— Я хотел сказать, не пора ли вам, теть Инг, побывать на базе?
Она приподняла брови:
— Ах вот в чем дело! Ника говорила, что ты интересовался базой. Знаешь, что? Я, может быть, вырвусь в конце августа недельки на две и захвачу тебя и Нику. Идет?
Теперь уж вскинул брови я. И растерянно лепетнул:
— Простите, а я думал, на базу можно не всем…
— Совершенно справедливо. Только тем, у кого есть туристские путевки. Но путевки-то мы достанем. У нашего института под Одессой своя база отдыха.
О чем я говорил на самом деле, тетя Инга, конечно, поняла. Не то спросила бы небось, что такое особое мне известно и в чем, собственно, я клянусь… Просто тетя Инга такой уж железный человек! Если я буду когда-нибудь тоже изучать антимиры, то стану хранить тайну так же хитро и весело, как тетя Инга.
Но на испытательную базу тетя Инга так и не пошла, а если и пошла, то грифа не включала. Не ходили на базу и другие папины сотрудники: ни дядя Олег, ни даже сам Позен. Зато все они ездили к Лидии в больницу. Скорее всего, папа просто не успел вылечить Лидию до своего отъезда и ее временно поместили в обычную больницу Эрисмана.
"Кто она им всем, эта Лидия? Откуда они вообще ее знают?" — удивлялся я. Я часто думал о Лидии (раз она связана с базой!) и хотя знал теперь, что ее зовут Лидия Федотовна, но привык уже называть про себя только имя, а от этого она начала казаться не совсем взрослой, вроде Катерининой подружки Эли…
И в конце концов мне захотелось взглянуть, как она живет в своей больнице.
После того что вышло с папиным ключом, Нина Александровна меня не замечала. Губы ее складывались тонко, а ее голубые глаза отворачивались в сторону. Но на этот раз Нина Александровна не видела меня в самом деле: я уселся в трамвае на заднюю лавочку и вдруг обнаружил у себя под носом знакомые затылки — ее и заместителя директора папиного института Алексея Юрьевича… Подслушивать нехорошо, но разговоры у них были поначалу какие-то хозяйственные, так что и слушать было нечего.
— Вот я на рынок после работы забежала, взяла малосольных огурчиков — она любит… А вот свекольный сок свеженький. А то больничная еда, сами знаете… — Нина Александровна радостно показывала собеседнику баночки в своей сумке.