И Мона рванула вниз. Воздух стал твёрдым. Меня чуть не содрало с пернатой змеи, но я вцепился в змеиную шерсть не только руками, но и зубами. А потом подумал: «Что я делаю?» И отпустил.
Закувыркался, но быстро принял позу восторга — позу морской звезды. Я летел! Сам! Вниз! Долго! Получите, небеса, ликующую песнь летающих котов! Няааа-уаняяя!
Боже, я жил не зря. Мама, ты родила меня для вот этого. Вот того, что сейчас. Мона вернулась, но подбирать меня не спешила. Молодец.
Я закрутил землю и небо вокруг себя красиво. Вначале поперёк, потом добавил еще одну ось вращения, затем еще одну, и еще, и еще, и еще. Мир стал серым пухом. Никто никуда не падал, никто никуда не летел. Так не годится, и я вышел из сложного штопора.
А земля уже близко.
— Рааа!
Сверху свалилась Мона и поймала меня твёрдым хвостом. Да, я снова сидел на её голове культурный и грустный. Внизу лес и горы. Пить хочется.
— Я знала, что ты кретин. Но хочу предупредить, что не всегда небо ясное во все стороны. Облака, испарения, стена дождя и всё — ты потерялся. Никакое зрение, нюх или слух тебя уже не найдут в небе. Понял?
— Да, мамочка.
— Я тебе не мамочка, но в какой-то мере отвечаю за тебя перед синей кошкой. Просто падать — это одно, а падать мигая, пропадая и появляясь — уже опасно. Как прикажешь тебя подбирать?
— Хорошо, мамочка.
Столько слов подряд от Моны я еще не слышал ни разу.
Мы подлетали к большому дыму. Такой не затопчешь, как костёр в лесу. И жгли тут явно не грибы. Дым шёл из толстой трубы, которая торчала прямо из расщелины в скалах. Кузницы в горах, оказывается, подземные.
Группка кудрявых свиней поднималась по тропе недалеко. Мона ими очень заинтересовалась.
— Ра, я тебя высажу тут на часик и поохочусь. Не дури, и будь паинькой.
— Ага.
Что здесь можно надурить? Земля — не небо. Лети уже.
Мона, не приземляясь, сняла меня хвостом и усадила на скалу, недалеко от трубы. И улетела в сторону своих кудрявых свиней. Сколько она может держаться в воздухе без передыху? Очевидно долго.
На скале было грустно. Я отправился к трубе. Хочу заглянуть в расщелину. Вот только в горах напрямик не пройти. Так что пришлось вначале спускаться прямо в противоположную сторону.
Поиграем в горного кота. Чего уж там. Небольшая крикливая птица честно пыталась притворяться раненой, чтобы увести меня от своего гнезда. Что там у неё? Крошечные зелёные яички. Не бойся, мамочка. Не трону я их.
А вот и грибы на склоне, поросшем мелкой травкой. Большие. В грибах я не разбираюсь. За этим — к Лютику.
Очевидно цивилизация спрятала аквариум в совершенно диком мире, и все мордеры — пришлые. А местные подгорные ребята на своей волне и не в курсе галактических проблем. Может быть.
А вот и местный котик. Белый в серых пятнах и очень злой. Прямо барс какой-то. Не рычи, дурень. Я просто мимо иду. Да чую, что ты голодный, что у тебя территория и прочее. Иди нафиг, мне некогда.
Но агрессивный хам полез в драку. Ладно. Намну тебе бока — не жалуйся потом. Убить было очень просто, но убивать не хотелось совершенно. Никакой ярости. Это небо на меня так благотворно действует?
Великий пилот Ра отдубасил пятнистого дурня как слепого котёнка, даже не выпуская шипы на пятках. Не плачь. Ловкость и мозги, мозги и ловкость. Ничего вроде не сломал ему. Хорошо бежит. Не оглядываясь.
Я уже обошёл скалу с которой слез, и до ущелья с трубой рукой подать. Но замер. Вот на кого охотился пятнистый! Большая белоснежная ланка щипала травку в 15-ти метрах от меня и совершенно ничего не замечала.
А при ней телёночек. Очень вкусный наверняка. Но мы же не звери, господа. Я бесшумно сел и замер, как один из камней рядом. Телёнок оторвался от мамы и посмотрел мне прямо в глаза. Ух Ты!
Глаза его были тёмные, глубокие и выпуклые как этот мир сверху. И я в них падал точно так же, раскинув лапы. Помрачение это длилось недолго. Ланка фыркнула и в два прыжка скрылась за камнями.
А телёнок сказал мне: «Мяу», и только после этого поспешил за мамой. Мяу? Стой, копытный! Я сиганул за ними, однако ни следа, ни запаха от этой странной парочки не осталось. Вот вообще.
Почему это «мяу» меня так потрясло? Может это просто порода такая — белые мяукающие ланки. В конце концов он же не сказал: «кис-кис». Да. Определённо не сказал.
Но потрясло не столько мяу, сколько взгляд. Телёнок ланки посмотрел на меня как весь этот мир целиком. И не оставил после себя запаха вообще.
Я метнулся назад, на место схватки с пятнистым. О, тут был запах, и были следы. Если понадобится, я мог побитого котика догнать и побить еще раз. Я вернулся туда, где паслись ланка с телёночком. Запаха не было. И следов не было.
Труба неподалёку упорно дымила. Сытая Мона вернулась с охоты. Вот что за манера, не спросив, подхватывать кота с земли и себе на голову сажать?
— Чем недоволен?
— Всем.
— Достанешь сюда Перышко и Клыка, обоих. Мне этот мир понравился.
— А мне он сказал: «Мяу».
— Кто?
— Этот мир.
— Ну хорошо, что не «кис-кис».
Издевается? Или что-то знает, но не рассказывает?
— Мона, почему он должен был сказать: «кис-кис»?
— Кто?
— Этот мир!
— Ра, не ори. Я просто шучу. Иногда.
— Обидные ваши шутки.
— Тебя подкинуть повыше?
Неплохо бы, но вот прямо сейчас даже летать мне не хотелось. Хуже чувства опасности, только чувство неизвестной опасности. Под нами летел назад густой лес. Выжженное мёртвое пятно приближалось.
В конце концов эта вылазка принесла знание. В этом мире есть немного странная, но разумная раса, что строит кузницы под землёй, но встречается и на поверхности. Грибы своему Поху жгёт, высоко ценит благочестивых, бородатых, кривоногих девушек без талии. Всё в порядке.
Мона
Мона высадила меня возле озера и потребовала:
— Доставай детей.
Ну, я и достал.
Мохнатеньких малышей, что тоже были в три раза больше себя прежних, пернатая змея хвостом прямо из озера закинула себе на спину.
— Зови, если что.
И взвилась в воздух. Улетела она в сторону так понравившихся ей гор. Точнее, в сторону так понравившихся ей кудрявых свиней.
Как я её позову? Она что, оставит детей и прилетит? Нет. Не оставит. Похоже меня только что кинули.
Наша Ива уже торчала из всех окон башни, а енотий лес вокруг был уже не как травка, но выше меня. Отличная скорость роста. Озверевшие от грязи коты всё еще таскали в озеро брёвна.
А фейки клубились далеко, в зоне мертвого, но уже не горелого леса. Жрали наверное. Мы какая-то язва в язве. Однако белый телёнок не сказал ни «брысь», ни «кис-кис». В смысле не гнал и не звал. Я теряю связь с реальностью?
— Величаво, кискин, руковотец. Всем чумазам слушаться и плакать!
Вот отличная тень для учебного боя. Я принялся шинковать чучело на дольки. Поперёк, вдоль и наискось. Какое количество кусочков поха я могу поддерживать в воздухе одновременно?
Пох Потрох булькал, крякал и квакал, но ничего сказать или сдвинуться с места не мог. Очевидно, и для того и для другого он должен был срастись в целое. Какая прекрасная игра! Я могу это делать часами. А сколько это может вынести он?
Оказалось, что менее получаса. Последний раз отчаянно хрюкнув непонятно какой из своих частей, Пох Потрох рассосался в ничто. Помер? Интересно, родственник ли он Поху Попихоху, которому жгут грибы бородатые девушки?
Куски горелого леса плавали в озере, и вода в нём уже была не очень изумрудная. А как чистят изумрудные озёра? А вот так:
— Нейропломба, Редедя!
Мокрый пегий кот сам выскочил из воды. Здравствуй хитрая морда.
— Мой лорд, это что же это?
— Это новый мир, ты мне здесь тоже нужен.
— И зачем?
Сразу приступил к торговле.
— Будем и здесь делать дачу.
— И как?
— Говоришь синей кошке слово «нейропломба» и добавляешь имя казака. Ну и помогаешь выбраться из воды новому коту. Понял?