Баурджин с усмешкой убрал в ножны саблю.
– Господин! – подскочив, доложил один из молодых воинов. – Там, в лесу, разбойничье логово. Мы взяли пленных.
– Пленных? – вскинул голову князь. – А ну, давай их сюда, взглянем.
Пленников оказалось четверо – все довольно молодые люди, одетые разве что не в рубища – такое впечатление, что разбойничья жизнь не была для них вольготной и не приносила особых доходов.
Не говоря ни слова, Баурджин окинул лиходеев презрительным взглядом и, повернувшись к своим, подозвал начальника караванной стражи:
– Вижу, вы уже успели разложить костры.
– Готовимся к ночлегу, господин наместник. Я уже распорядился выставить усиленные посты.
Князь спрятал усмешку – раньше нужно было шевелиться, глядишь, не потёрли бы проводника.
– А что с этими? – Керачу-джэвэ кивнул на пленных, освещаемых горящими факелами стражи и жёлтой тощей луной.
– С этими? – Баурджин ненадолго задумался. – А нет ли в лесу, поблизости, какого-нибудь развесистого дерева, дуба или граба?
– Есть! – улыбнулся начальник стражи. – Даже несколько, как раз на той полянке, что мы выбрали для ночлега.
– Ну, раз есть, – нойон мрачно качнул головой. – Так повесьте на них четыре петли.
– Господин, вы хотите…
– Делайте пока, что вам говорят, – холодно оборвал князь. – И приведите туда пленных.
– Слушаюсь!
Начальник стражи поспешно ретировался, и громкий голос его загремел на поляне. Баурджин спешился и, передав коня подбежавшим слугам, неспешно побрёл по краю горного кряжа, за которым – вот, почти сразу же – начинался лес. Тонкая полоска луны уныло повисла в небе, окружённая маленькими цветочками звёзд. Рядом, в лесу, гулко куковала кукушка, а где-то далеко за перевалом слышался волчий вой. Ветер стих с наступлением ночи, и Баурджин, неспешно шагая к поляне, наслаждался внезапно наступившим спокойствием. В лесу пахло сосновой смолой, хвоею и можжевельником, а ещё – почему-то – сеном. Да, верно, им выложили днище повозок…
– Пища готова, мой господин! – завидев нойона, подскочил один из слуг – юркий расторопный малый из какого-то захудалого кераитского рода. Оставить его при себе? Парень, кажется, довольно смышлён. Ладно, посмотрим.
Баурджин уселся у костра на тут же подставленный походный стул и недовольно поморщился:
– Что там ещё за вопли?
– Пленные кричат, господин наместник, – почтительно доложил какой-то молодой воин. – Видать, не очень-то хотят, чтоб их повесили.
Нойон усмехнулся – ну ещё бы, хотели. Встав, махнул рукой слугам, чтоб не шибко суетились, и направился к дубу, освещённому дрожащим пламенем факелов.
– Господин, господин! – увидав его, запричитали разбойники. – Пощади нас, пощади!
Молодые парни, совсем ещё дети… Нет, вот один – пожилой, точнее, средних лет. Кряжистый, сильный, матёрый с кудлатой, словно пакля, бородой. Ишь как глазищами зыркает – такой не запросит пощады, скорей, примет смерть.
Баурджин замедлил шаг, усмехнулся.
– А, лиходеи! Что верещите? – эти слова он произнёс по-тангутски, благо выучил сей язык ещё лет шесть назад, когда появился в Ляояне под видом беженца из Си-Ся. Си-Ся – или Си-Ся-го – «Западное государство Ся» – так именовалось царство тангутов, когда-то могущественное, а ныне существующее лишь волею Чингисхана.
– Молим о прощении, великий хан!
– Простить что ли вас за вашу наглость? – прищурился князь. – Ну, тогда расскажите что-нибудь о своей шайке, позабавьте меня.
– Молчать, молчать, щенки, – буркнул матёрый. – Помните о ваших матерях.
– Повесьте его, – быстро приказал нойон, и люди Керачу-джэвэ тут же вздёрнули лиходея на крепком суку, где уже, дожидаючись, болтались четыре петли, одна из которых – крайняя – уже оказалась занятой. Баурджин неоднократно сталкивался с разного рода разбойным людом и хорошо изучил его типажи – с таким вот, как это кряжистый, церемониться никак не следовало и уж тем более играть в какое-то там благородство. А вот с этими, с разбойным, трясущимся от страха, молодняком – можно и поиграть. Именно, что поиграть.
– Красиво висит! – Баурджин заценил болтавшегося на верёвке висельника опытным взглядом эстета, а затем задумчиво посмотрел на пленных. – Но – слишком уж одиноко.
– Вот этого, – он показал пальцем на одного из парней, толстенького и пухлощёкого, – нужно будет повесить ближе к стволу, а этих двоих недомерков – посередине. Получится очень красиво и вполне в русле традиции: сила и слабость, мускулистость и худоба, чёрное и белое, Инь и Ян.
Баурджин замолчал, устремив взгляд в небо, словно бы желал спросить что-то у звёзд.