По возрасту парни были примерно одинаковы – одному пятнадцать, другому – четырнадцать, оба имели прекрасные характеристики учителей, оба, как было особо отмечено, «проявили себя в науках и почтении к старшим». Одинаковы – близнецы-братья. Но вот что касалось, так сказать, социального происхождения… Один – Пу Лияньчжи, пятнадцати лет – был крестьянский сын, второй же – четырнадцатилетний Фань Чюлянь – выходцем из самых верхов общества, внуком влиятельнейшего чиновника, начальника отдела налогов Чиань Фаня. Ну, ясно, пристроил внучка… Симпатии Баурджина были целиком на стороне крестьянского сына. Классовый подход, что и сказать! Однако и не только классовый – и без этого можно было себе представить, каким образом учились оба. Вот изнеженный чиновничий отпрыск, избалованный, манерный, ни в чём не знавший отказа. Не очень-то ему и нужны настоящие знания – и так сдаст экзамены на шэньши, с таким-то дедом. Интересно, кто отец? А. вот, тут указано – некий Цзы Фань, банкир. Банкир! Вот – то-то! Вряд ли изнеженный барчук Фань Чюлянь будет остервенело грызть гранит науки и столь же остервенело работать, не считаясь со временем. А вот крестьянский сын – совсем другое дело. Когда надеешься только на себя, когда сложнейший экзамен – единственная дорога выбиться в люди… О, тогда относишься к знаниям совсем по другому. Отложив в сторону документы, Баурджин с улыбкой представил себе этого деревенского парня, этакого тангутского Михаилу Ломоносова, здоровенного, крепкого, с грубым обветренным лицом и открытым взглядом. Да-а… Можно считать, секретарь уже выбран, осталось лишь соблюсти формальности, дабы не обижать отказом влиятельного Чиань Фаня. А устроить им завтра экзамен! Нет, даже уже сегодня – и здесь, чтоб ни откуда ничего не списали. Придя к такому решению, Баурджин позвонил в колокольчик…
Ну, вот точно так нойон их себе и представлял! Вот крестьянский сын Пу Лияньчжи. Широкоплечий, крепкий, с грубым лицом и обветренными губами. А руки? Это ж не руки, это ручищи, настоящие руки рабочего человека, не какого-нибудь там эксплуататора. И одет – скромно, в короткий светлый халат из хлопковой ткани. Крестьянская, народная косточка! А вот второй… Боже же ж ты мой, да как же можно быть таким модником! Халаты… Боже, боже… Да этот парень на вечеринку собрался, а не на работу устраиваться! Есть такое словно – стильно, и вот здесь употребить его как раз было бы к месту – вся одежда изысканно-манерная, подобранная в полном соответствии с классическим стилем. Сейчас на дворе конец осени, а осени, как помнил Баурджин ещё с Ляоянских времён, соответствовал белый цвет. Вот и верхний халат у юноши – из ослепительно-белой парчи, да ещё и подпоясанный наборным пояском из ярко начищенных стальных пластинок – ну, как же, осени соответствует металл. Нижний – более узкий – халат тоже белый, только не парчовый – шёлковый, с затканным золотой нитью воротом. Сапожки остроносые, белой кожи, руки тоже белые – аристократические, тонкие… вот уж точнёхонько – белоручка, барчук; лицо бледное, смазливое, как у девчонки – плаксивое, чёрные волосы… Этакий Пьеро с шиньоном на голове, или Вертинский в маске Пьеро – «Ли-ловый негр ва-ам падава-а-ал ма-анто!». Господи, да ещё и нос припудрен. Хорошо, губы не накрашены! А ногти-то, ногти – серебристо-белые, ититна мать, маникюр!
– Ну, – осмотрев парней, Баурджин кивнул на два специально принесённых в приёмную столика. – Вот вам бумага, тушь и перо. Сидите, отвечайте на вопросы – во-он они, написаны. Кто ответит лучше – тот и станет моим секретарём. Ты что-то хочешь спросить? – князь холодно посмотрел на барчука.
– Да, если можно, господин наместник, – поклонился тот.
Нойон махнул рукой:
– Можно, спрашивай.
– Нельзя ли задвинуть окно, господин наместник? Сквозняк.
Сквозняк? Ну и неженка!
– Боишься простудиться?
– Боюсь, господин наместник. Из больного какой работник?
Ага – вот даже так!
– Закройте окно, – обернувшись к слугам, отдал распоряжение Баурджин. Затем посмотрел на парней: – Ну, пишите! Желаю вам обоим удачи, и помните – время у вас ограничено.
Оставив соискателей на попечение мажордома, наместник, попевая «Ваши пальцы пахнут ладаном», спустился из дворца во двор и велел подавать коня. Захотелось проехаться по городским улицам. Впрочем, зачем проехаться? Быть может, лучше пройтись? Почесав затылок, Баурджин с сомнением осмотрел свой ярко-алый, с золотыми драконами, халат. Пожалуй, слишком уж приметно и вызывающе. Поднявшись обратно во дворец, кликнул слуг:
– Одежду! Да не парадную. Обычную, неприметную.