Ну, конечно же, князь стал частенько навещать молодую вдову Турчинай! Он и сам не знал, что это было за чувство – любовь или просто привязанность? А только тянула его к этой женщине, тянуло – и всё тут, Баурджин даже и о наложницах думать забыл, оазис цветов и любви властно требовал его в своё лоно почти каждый свободный вечер.
Турчинай оказалась не только сексуально привлекательной, но ещё и очень умной женщиной – умела выслушать, ненавязчиво посоветовать, лёгкой улыбкою, смехом развеять все проблемы наместника, а если и не развеять, то сделать так, что они будто бы улетали куда-то далеко-далеко, и оставалась лишь одна любовная нега, зимний сад да изумительный запах роз.
Ко всему, как через некоторое время подметил нойон, вдова была очень добра и милосердна – устраивать ужины для бедных детей, оказывается, стоило ей дорого, не такой уж и богатой являлась Турчинай на самом деле. Как человек наблюдательный, Баурджин вскоре приметил и облупившийся лак на перилах, и гнилые доски галереи, и текущую крышу, и множество всего такого прочего, что, несомненно, требовало бы ремонта, но… Но было лишь задрапировано, да так, что сразу и не увидишь, особенно вечером, во время пиров. Вот на пиры хозяйка дома тратила деньги щедро! Баурджин хотел было призвать её хотя бы к небольшой экономии, но передумал – ведь эти пиры, забавы, гости – было всем, чем жила Турчинай.
Князь навёл справки и о её покойном муже, трагически погибшем пять лет назад. Это и в самом деле был человек далеко не бедный – некий Линь Ханьцзы, знаменитый на весь край ростовщик и держатель векселей – банкир, как его на более современный лад окрестил для себя наместник. Банкир со странностями – жил всегда скромно, никаких пиров не закатывал, многочисленных гостей и шумных компаний терпеть не мог – можно себе представить, что испытывала при нём общительная и гостеприимная Турчинай – птичка в золотой клетке! Интересно, если её покойный муж являлся столь обеспеченным человеком, то почему вдова… нет, не бедствует, но всё же явно нуждается в деньгах? На пиры и благотворительность ей хватает, на ремонт особняка – нет. Или просто некогда заняться этим самым ремонтом, не доходят руки? Баурджин знал такой тип людей: течёт у них крыша, или покосился – вот-вот рухнет – забор, или слетала с одной петли калитка – так и будут ждать до последнего, пока уж совсем не придёт крайняя необходимость всё это поправить. Потому что – лень! Не только самому возиться, но даже и послать слуг или нанять артель для ремонта. Неохота – это ж всё суетно, неинтересно. То ли дело – пиры да забавы! Что же касается Турчинай, то князь всё же послал к ней пару доверенных людей для ремонта – слуги вдовы не пустили их даже на порог, а уж потом, во время очередной встречи, вдова с укоризненной улыбкой мягко высказала Баурджину своё недовольство. Мол, мой дом – это мои дела, и что хочу, то и делаю. Придёт время – будет и ремонт… Ну, что сказать? Было бы предложено.
– Господин, – вошёл в кабинет Чу Янь. – Осмелюсь напомнить о ремонте дворцовых помещений.
– А, да, да, помню, – рассеянно отозвался князь. – Давайте смету. Мажордом с поклоном протянул бумажный листок. Бегло просмотрев документ, наместник кивнул:
– Делайте. Что ещё?
– К вам судебный чиновник Инь Шаньзей с докладом.
– Инь Шаньзей? – погруженный в приятные мысли о предстоящем вечере, Баурджин не сразу понял, что от него хотят.
– Вы сами ему назначили на сегодня, – напомнил мажордом.
– Хорошо, – князь тряхнул головой, прогоняя остатки грёз. – Пусть войдёт. Да, мой секретарь где?
– Как всегда, занят разбором бумаг, господин наместник.
– Пусть зайдёт после чиновника.
Кивнув, мажордом вышел.
Судебный следователь был деловит и сух. Вошёл, поклонился, однако не вытащил никаких бумаг, видать, на память не жаловался.
– А, господин Инь Шаньзей! – Баурджин указал на кресло. – Присаживайтесь. Что имеете доложить? Идёт следствие?
– Идёт, господин наместник, движется.
– Что-то как-то тихо оно движется, – недовольно буркнул князь. – Словно запряжённая старой клячей повозка по плохой дороге. Впрочем, докладывайте. И – прошу – со всеми подробностями.
Следователь говорил долго, но, надо отдать ему должное, вполне ясно, толково и по существу. Как и предполагал нойон, Инь Шанзей, установив личности убитых купцов, начал с рынка и постоялых дворов, выделив круг людей, знавших о прохождении караванов. Таких оказалось довольно много, но наибольшие подозрения вызывали трое: некий Шань Ю, хозяин постоялого двора у восточных ворот, и двое его слуг.