Подумав так, нойон почесал бородку и предложил гостям попеть песен:
– Кто из вас проиграет – тому и бежать за третьим кувшином!
– О, – обрадовался Керачу-джэвэ. – Песен я много знаю.
Баурджин с размаху хлопнул его по плечу:
– Ну, тогда ты и начинай.
– Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы… – гнусавым голосом Керачу-джэвэ взял низкую ноту. – Еду-еду-еду-я-а-а-а-а-а! Слева от меня – трава-а-а-а, справа – трава-а-а-а… а в оврагах густой туман…
– Степь да степь кругом, – склонившись к десятнику, перевёл князь. – Травы да туман.
– Еду-еду-еду я-а-а-а-а-а…
Ну до чего ж уныло! Прямо нью-орлеанский блюз какой-то.
– Еду-еду-еду я-а-а-а-а-а…
– Хорошо поёшь, Керачу! – скривившись, похвалил Баурджин. – Ну, пока хватит. Послушаем уж теперь десятника.
– Эгхм, – Ху Мэньцзин прокашлялся, немного помолчал и вдруг запел неожиданно красивым и хорошо поставленным баритоном.
И так чудно, так хорошо пел десятник, что князь чуть было не прослезился. И потом спросил:
– А повеселее что-нибудь знаешь?
– Могу и весёлую, – тряхнул головой Ху Мэньцзань. – Пожалуйста!
Поднялся, прошёлся по кабинету с притопами и прихлопами, свистнул, затянул что-то на мотив «Вдоль по Питерской»…
– Молодец, Ху! – похвалил Баурджин. – В твоём десятке, наверное, все поют?
– Все, господин наместник! – Ху Мэньцзань с гордостью кивнул. – А ещё – и играют на музыкальных инструментах.
Князь засмеялся:
– Прямо целый оркестр. И хор имени Пятницкого. Э, дружище Керачу! Похоже, тебе за вином бежать.
– Я схожу, – неожиданно вызвался десятник. – Заодно принесу какой-нибудь инструмент.
Ху Мэньцзань отсутствовал долго – Баурджин уже успел выслушать «короткую песню» Керачу-джэвэ, и тут уже собирался затянуть «длинную», когда наконец вернулся десятник с кувшином и каким-то струнным инструментом, несколько напоминавшим домру с длинным вытянутым грифом.
Усевшись на ковёр, скрестив ноги, тронул рукою струны, наигрывая какую-то весёлую мелодию… под которую Керачу-джэвэ, недолго думая, тут же пустился в пляс, да так, что невзначай столкнул стоявшую в углу на небольшом постаменте старинную лаковую вазу. Столкнул и разбил вдребезги! И, с виноватым видом оглянувшись на князя, принялся подбирать осколки.
– Ну, вот ещё! – замахал руками нойон. – Завтра слуги уберут всё. Иди-ка лучше сюда, Керачу, – выпьем.
– Выпить – всегда полезно, – Керачу-джэвэ охотно присоединился к компании.
Опростав бокал, Баурджин мечтательно прикрыл глаза:
– Помнится, заехал как-то ко мне в гости Угедей-хан…
– Хан Угедей? – удивлённо раскрыл рот монгол. – Вы с ним знакомы, господин?
– Ну конечно знаком! – рассмеялся князь – Угедей-хан – мой друг. Вот что… Давайте-ка выпьем за его здоровье!
– О, охотно! – Керачу-джэвэ обрадованно потёр руки, похвастался: – Мой род ведь из кочевья Угедей-хана!
Баурджин хитро прищурил глаза и негромко дополнил тост:
– Тогда выпьем ещё и за то, чтоб мой друг Угедей-гуай стал Великим ханом!
– За это стоит выпить не один кувшин, господин! – тряхнул головой монгол.
Нойон только диву давался – он ведь почему-то считал Керачу-джэвэ человеком старшего сына Чингисхана Джучи. Кстати, Джучи к Баурджину относился прохладно, как и его брат Чагатай. Что же касается младшего сына повелителя Толуя – то тот, похоже, был конченым алкоголиком.
Угедей! Угедей должен стать официальным наследником! И станет им, несомненно станет, ведь этого хотят лучшие умы монгольской империи – Елюй Чуцай и Шиги-Кутуку! Баурджин усмехнулся – он всегда восхищался умением Чинегисхана подбирать людей и делать преданнейших друзей из врагов – вот хотя бы вспомнить Джиргоатая-Джэбэ. Был тот ещё фрукт – разбойники и лиходей, едва не поразивший стрелой самого Чингисхана – и стал одним из лучших полководцев империи! Так и он сам, Баурджин, тоже поначалу был врагом… тогда ещё не Чингисхана, а просто Темучина. А кем стал? Доверенным лицом! Наместником! Наместником… Не столь уж это и хорошо, куда лучше быть вассалом – практически независимым государем Си-Ся! Да-да, надобно будет подобрать под свою руку всё государство, чем чёрт не шутит?! И устроить здесь всё так, как нужно по справедливости.