– Вы мне очень нравитесь, господин, – устремив взгляд куда-то вверх, неожиданно призналась Сиань Цо. – Но знаю, я для вас – лишь только игрушка.
– Почему же? – искренне изумился нойон. – Я чем-то когда-то обидел тебя, милая Сиань?
– Нет.
– Ну, так что же ты так говоришь?
– Просто… просто чувствую. Ладно, не будем об этом, – усевшись на ложе, девушка задумчиво наморщила лоб. Обернулась. – Я хотела о чём-то попросить вас, мой господин.
– Спрашивай.
– Господин… Даже не знаю, как сказать.
– Скажи как есть и ничего не придумывай.
– Как есть? – Сиань Цо улыбнулась как-то несмело, конфузливо. – Господин, не могли бы вы научить меня каким-нибудь мерзким ругательствам?
– Чему?! – изумился князь. – Ругательствам? А зачем тебе это надо?
– Я работаю с людьми, господин. С простыми людьми. С мужчинами.
– А-а-а-а! – порывисто обняв девушку, Баурджин крепко поцеловал её в щёку. – Поня-а-а-атно! Хочешь таки перевоспитать трудовой коллектив? Отличная цель! А ругательства, значит – средство.
– Ну да. Ведь не собираюсь же я ругаться в постели!
– В постели? Интересная мысль…
Соскользнув с ложа, Сиань Цо быстро принесла откуда-то чернильницу, перо и бумагу:
– Ругайтесь, господин князь! А я буду записывать.
– Гмм… – Баурджин замялся. – Ты точно этого хочешь?
– Да! И именно от вас. Потому что я… потому что я доверяю вам, господин!
– Тогда зови меня на «ты». Просто – Бао Чжи, или князь.
– Князь, пожалуй, лучше… Ну же!
– Эх… – встав – ругаться лёжа показалось как-то уж совсем неприлично – князь накинул на плечи халат, запахнул полы, и, выставив вперёд ногу, выдал:
– Раскудрит твою так через коромысло, ититна мать, ядрёный корень…
Ну, и так далее, и тому подобное. Постепенно выложил всё, что знал – а знал Баурджин-Дубов немало, – начиная с босоного детства, проведённого в рабочих кварталах, и заканчивая армейскими буднями, где ненормативная лексика применялась, пожалуй, чаще, чем статьи устава гарнизонной и караульной службы.
– Не знаю, – подняв перо, весело улыбнулась Сиань. – Как изобразить «ядрёный корень» и «раскудрит твою так»? Я и иероглифов-то таких не ведаю.
– Я, можно подумать, ведаю, – хмыкнул наместник. – Ты уж какими-нибудь особыми для себя значками запиши.
– Попробую, куда деться? А что значит…
Девушка произнесла такое, от чего, пожалуй, свернулись бы в трубочку уши у целой дюжины извозчиков с парой боцманов парусного флота в придачу.
– Ну… – Баурджин даже покраснел, чего уже давно за собою не замечал. – Так даже и не объяснишь, сразу… Хорошо бы вина выпить!
– А у меня есть вино! Сейчас, принесу.
Залпом опростав три кружки, князь почувствовал себя куда смелее и обстоятельно, во всех подробностях объяснил бывшей наложнице – что к чему. К его удивлению, Сиань Цо выглядела не очень-то и сконфуженной, Вернее, совсем не сконфуженной, старательно, словно прилежная ученица, записывая на бумажный листок все труднопереводимые перлы.
– Ну как, успеваешь? – участливым тоном учительницы начальных классов справился Баурджин.
– Угу, – кивнула девчонка. – Давайте дальше, князь.
– Мы же договорились на «ты»!
– Ну тогда давай…
– Что – «давай»?
– А вот что!
Отбросив в сторону кисть, Сиань Цо царственным жестом сбросила с плеч накинутый было халат и, подойдя к князю, принялась с жаром целовать его в губы…
И снова ложе, и снова клубок переплетеных тел, и томное дыханье, и стоны… и биенье сердце в унисон.
А потом опять:
– «Еханый бабай» – что значит?
Наверное, часа через два, а может, и больше – кто тут считал эти часы – Баурджин понял, что выдохся. Нет, не в любовном смысле выдохся, а в том самом, ругательном. Ну, не шло больше ничего на ум, хоть ты тресни! Ни единого паскудного слова. Ну надо же…
– Ладно! – решив, что хватит, князь потёр руки. – Теперь будем тренироваться.
– Как тренироваться?
– А так… – прикрывшись покрывалом, наместник вытянулся на ложе, заложив за голову руки. – Давай-ка произнеси любую фразу…
– Да запросто! Вот, слушай… Еханый бабай, ядрёна корень, итит-на мать, так твою разэтак перетак и нараскоряк…
– Не, не, не, не! – разочарованно замахал руками Баурджин. – Это всё совсем не так говорится. Гораздо более веселее, на кураже! А ты мямлишь тут что-то, как, прости господи, последняя двоечница. Ну-ка, ещё разок… С чувством, с толком, с расстановкой… И чтоб глаза – главное дело – сверкали! А ну, сверкни глазом!