Думает Тамар: “Любезный мой, избранник мой! Нет равных тебе в людском этом скопище. Увижу ли здесь тебя? Конечно, нет! Будь ты в Иерусалиме, еще вчера предстал бы перед отцом, как обещал. Ты из тех, чье слово крепко”. Тамар вошла в Храм, преклонила колени, обращается к Господу: “Всемогущий Бог, вот, я в храме Твоем. Помоги мне! Милостью своей защити моего Амнона. Где бы он ни был, не дай случиться беде. Прости ему, что не сдержал слово и не пришел к отцу. То не измена вовсе. Кто, как ни Ты, всевидящий, знаешь верное сердце и благие дела его. Господи, простри на Амнона свою бесконечную милость, сбереги от пагубы”.
Помолившись, Тамар и Маха вернулись домой. Слуги внесли мясо, что осталось от мирных жертв – будут приготовлять трапезу для званых гостей.
– Матушка, я испробую праздничных сладостей и сочных гранатов, а потом позволь мне с Махой прогуляться по улицам, рынкам и площадям да поглядеть на приезжих, а к полудню вернусь, – обратилась Тамар к вошедшей Тирце.
– Будь по-твоему, дочь, но не опаздывай. Однако, где юноша из Бейт-Лехема?
– Не знаю, матушка. Уверена лишь, что он не обманщик.
Тамар и Маха полакомились сластями и вышли за ворота. Идут по городу, и Тамар смотрит во все глаза: не видно ли где Амнона? Кажется, на всех улицах и рынках побывали – но нет его. Быстро время пролетело. Лестница царя Ахаза – городские солнечные часы – вся, до последней ступени, погрузилась в тень. Это – полдень. Тамар вздохнула тяжко и говорит Махе: “Возвращаемся назад. Напрасны поиски”.
Щедрые посулы
В то самое время, что Тамар высматривала Амнона, тот тоже бродил по улицам Иерусалима и расспрашивал прохожих, как пройти к дому Иядидьи. Тамар еще не успела вернуться, а Амнон уж стоит в дверях.
– Кто ты и чей сын, юноша? – спросил Иядидья.
– Я пастух, тружусь у Авишая, которого ты поставил старшим над стадами. Дочь твоя Тамар взяла с меня слово завернуть в твой дом, как случится мне пребывать в Иерусалиме. Вот, я перед тобой.
– Ты Амнон? – спросил Иядидья, внимательно разглядывая гостя.
– Да, мой господин.
– Это ты спас мою дочь от дикого зверя?
– Это Бог сполна дал силу рукам и духу моему, – изумительно скромно ответил Амнон.
– Если умен человек, то и скромен, – сказал Иядидья. – Щедрость Бога непреходяща. Достойно и по заслугам будешь вознагражден и станешь уважаемым в Сионе.
Иядидья подвел гостя к жене Тирце и сыну Тейману: “Вот Амнон, пастух, спаситель нашей Тамар”.
Обрадовалась Тирца.
– Ты благословен Богом и угоден Ему, прекрасный юноша, ибо спас от неминуемой гибели нашу дочь, – говорит мать. – Хоть на мгновенье дрогнула бы рука, оступилась нога или поколебался дух – и не было бы с нами Тамар, и имя и облик юной девы растворились бы в вечности. Ты пришел к нам и тем удвоил праздник, и ждет тебя награда, – заключила торжественную речь Тирца.
– Моя награда со мной, она – в богоугодных делах, – верен скромности Амнон.
– Смени крестьянское рубище на красивые одежды, что я приготовила для тебя. Ты вступил под крышу дома, где забудешь свое пастушье прошлое, – сказала супруга вельможи.
Тирца распорядилась, и слуги проводили Амнона в баню, а затем умастили тело его душистым мирровым маслом и облачили в прекрасное платье. Обновленный, вступил Амнон в пышные палаты царского сановника.
Тейману пастух пришелся по душе.
– Займи дорогого гостя, Тейман, а я вернусь, и вместе сядем за трапезу, – сказал Иядидья, уходя.
– Тейман провел Амнона в комнату сестры.
– Тамар не угадает в тебе прежнего пастуха – неузнаваемо преобразила тебя одежда! И как к лицу она тебе! – воскликнул Тейман, восхищенно разглядывая Амнона.
Вошли Тирца и Тамар с Махой. Тамар видит любимый облик, и трепещет сердце. Юноша стал еще прекраснее в новом одеянии. Краской залилось девичье лицо.
– Я рада видеть моего спасителя в моем доме, – сколь могла степенно и, скрывая волнение, произнесла Тамар.
Тут и сердце Амнона встрепенулось.
– Ты тверд духом и верен слову. Увидишь, ты творил добро для тех, кто его помнит, – добавила Тамар.
– Велико воздаяние творящим благо. Довольно было коз и овец, теперь усядешься равным среди сановников и вельмож, – вновь взяла торжественную ноту Тирца.
Тейман цепко всматривается в лицо Амнона, и, кажется, чудные черты героя напоминают ему кого-то.