Тут Ситри не усидел и вступил в разговор: “Не диво, что приближенный к царскому двору обыкновения придворных понимает. А я живу на Кармеле, среди лугов и полей, и хочу за крестьян и пастухов вступиться. Прошу терпения, если буду многословен.
Обидно слышать от Азрикама, будто простые люди Бога не знают. Верно, что в сановных палатах пребывают честь и почет, а в шатрах праведников – мудрость учения Господа. Зато богобоязненность и истинная вера нашли неизменную обитель в деревне среди простых людей. Пусть живут они далеко от Храма, но мысль о Боге близка их сердцам. И в пахоту и в жатву, и в сытое время и в голодное – всякий день они помнят Бога. Случится засуха, крестьянин воздевает глаза к небу и молит Всемогущего дать благодатного дождя и напоить иссушенную землю. И Небеса отзываются и щедро орошают поля. Бог благословляет людей зерном, вином, тучными стадами, а люди благодарят и воспевают Его, и сердца их полны радости. Насыщаются дарами Господа, а что остается – отдают беднякам.
Кто бывал в деревне, знает, как рано пробуждаются ее жители. Над землей царит предрассветная тьма. Луга сбрасывают пуховое одеяло ночного тумана. Мужчины отправляются в поле, а жены их – красивые, сильные и веселые – кто прядет, кто ткет, кто шьет: себя и семейство одеть. Радостно летят часы. Крестьяне трудятся в полях, зеленеющих на пологих и крутых склонах, холмы и горы подпирают небо, в голубизну алмазом вправлено дневное светило, и солнце заливает светом все вокруг. Веселой песней люди подхватывают трели и рулады птиц, и теплые лучи нежатся в ликующих звуках. Кто спросит, почему дорога нам красота, тот – слеп.
Подходит полдень, и работники возвращаются с полей домой. Хозяйка улыбкой встречает на пороге. Всем семейством садятся за стол трапезничать, чем Бог послал. Сон сморит детвору, и придет черед супружеским ласкам.
Крестьянин уж расположился на отдых после дневных трудов, а молодой обитатель каменных палат лишь продирает глаза. Как пирог в печи, вертится с боку на бок на ложе слоновой кости. Нечего делать – пора вставать, полдень как-никак. Спустил ноги на пол, слугу зовет. Тот спешит хозяина умыть, причесать, мирровым благоуханным маслом натереть. Слуга ублажает его, а тот стоит истуканом, словно Бог не дал ему рук. Наденет кафтан, кушаком подпоясается, шапку нахлобучит – и недоволен: постыло это платье, душа просит египетской ткани из лучшего льна с берегов Нила.
Царь Соломон говорил: “Суета и погоня за ветром”. Кабы я стал повелителем или судьей в Сионе, в первую голову изгнал бы за наши пределы купцов из Египта и Цура ливанского. Неужели доморощенной материей наготу не прикроем, кружевами своей работы платье не украсим и овечьей шерстью не согреемся?
На сей раз смирился избалованный барчук с домодельной одеждой, вышел за порог своего столичного дома и идет себе без цели от Угловых ворот к воротам Бенциона, а оттуда – к Водным воротам. Встречает братию ему подобных вертопрахов, и направляются все в питейный дом. Пьют вино допьяна, а уж в таком положении, известное дело, кривое становится прямым.
Дрянные это сборища, и нет в них добра. Зависть ссорит людей, и не спрятаться от злословия. Над честностью и простотой насмехаются. Потом поймут: ложь сладко целует, да больно кусает. Месть ищет крови загасить собственное пламя. Страсть, что проста и чиста в деревне, грязна и корыстна в сановных палатах. Золото и почести непроницаемой стеной заслонили людям любовь. Жадность и бессердечие толкают одних продавать красавиц дочерей, а тугая мошна и тщеславие наущают других покупать нежные создания. И обделенным любовью юным девам остается лишь пенять на злую судьбу друг другу да месяцу в небесах: стали добычей мерзких сластолюбцев, и быстро-быстро гибнет красота, как никнет роза от ледяного ветра.
А деревенские не избалованы и не изнежены. Зависть и клевета, злоба и месть, богатство и роскошь – неведомы им. В молодости сила их расцветает и до старости не увядает. Они рады своему уделу в мире и всегда благодарят Господа за счастливую долю.
К кому все недуги и немочи прилипают? К богачам! Беспутство убивает тело, а зависть сжигает душу. Оставьте палаты и дворцы ради полей и лесов. И простите за пышнословие”.