– Что предпринять, покуда пастух не вернул старика в Сион? – спросил Азрикам.
– Поторопи Иядидью отдать за тебя дочь, а я с помощью Махи попробую охладить горячее сердце Тамар. Маха – союзница наша, она влюблена в Амнона и только и ждет, что госпожа ее отвергнет пастуха.
– Отличный план, – заключил разговор Азрикам.
Не теряя понапрасну времени, он отыскал Иядидью.
– Доколе Тамар будет избегать меня и противиться твоему клятвенному союзу с Иорамом, моим отцом? – спросил Азрикам.
– Никому не дано порушить наш с Иорамом уговор, и это так же верно, как то, что Тамар – моя дочь, а ты – Иорама сын! А сейчас ступай к девице и открой ей свою душу и ничего не бойся. Увидишь и услышишь другую Тамар.
– Неужто сердце девы обратит ненависть в любовь?
– Для дочери воля отца – закон! – решительно провозгласил Иядидья.
Последний шанс
Азрикам вошел в комнату к Тамар. Та пребывала в великой печали, и мысли в голове – одна тяжелей другой. Заметив Азрикама, она отвернулась и уставилась в окно.
– Маха, покинь нас, я буду говорить с Тамар, – бросил Азрикам.
– Маха, останься, душа тайн не желает, – сказала Тамар.
– Нынче говорят, что тайное становится явным, а очевидное – сомнительным, – глубокомысленно заметил Азрикам.
– О, Азрикам! День сегодняшний не чета прочим дням, коли ты заговорил языком мудрецов!
– Добавило мне мудрости твое сердце, что кривой тропой тебя ведет.
– Ошибаешься! Сердце мое на верном пути и летит прямо и быстро, и ни глупость, и ни алчность, и никакая темная страсть – ничто его не настигнет, как не догонит конь тонконогую лань.
– А тонконогой лани не угнаться за безумной девицей, что на беду отца и матери мчится вслед жалкой пустышке, обгоняющей ветер.
– Да, Маха, нынче пышно говорит Азрикам, без мала проповедник у ворот. Такие речи никого не осрамят! Вот только пророк громогласен и для сотен вещает, а наш Азрикам для одной пары ушей старается, да и то секретничать норовит. Но та, на которую метит, секретов не желает ни с кем!
– Ложь! Есть счастливец, к шепоту которого склоняется нежное ушко! Да я этих премудрых краснобаев хоть тысячу куплю и приведу, и ни один из них твоему не уступит!
– Не сомневаюсь, приведешь и тысячу, коли ты – будущий воевода, и тысячами командовать станешь. А если все на свете купить можешь, купи себе разум и сердце. Без этого дурное от хорошего не отличить, и уста велеречивые во вред. Знание слов не означает понимания вещей, и далек путь от искусства говорить до умения думать. Доколе богатством и знатностью хвалиться будешь? Они во тьме на ощупь своего обладателя ищут и, порой, находят не того. Кабы путь их был освещен, иначе выглядел бы Сион. Кто-то рубище сменил бы на бархат и шелк, другим бы пришлось алмазы и рубины с шеи снять. Говорят, пристало глупому богатство, как снег в летнюю пору, а невежде честь, как дождь в жатву. Из земли берутся золото и серебро, и кому кроме них нечем гордиться, тот сам словно земли ком. А я судьбу свою в землю не зарою!
Иссякло терпение Азрикама, гнев распирает грудь.
– Мочи нет твои мудрые речи слушать! Устами наставника своего говоришь – высокое унизить, низкое возвысить. Ему такое в радость, и тебе любо. Погоди, и на тебя узда найдется, и пропадет охота умом великим щеголять!
Тамар обратилась к Махе.
– Будь добра, укажи воеводе на дверь. Чем дольше вижу его, тем больше браниться хочется.
Вышел Азрикам из комнаты, зубами скрежещет. И Тамар сердита.
Азрикам вновь бросился к Иядидье.
– Сказал ты, что увижу и услышу другую Тамар! Другая ли? Глаза колючие, и язык, как бритва. Дерзостью по горло сыт. Вот плоды доброты! Жди зла от принявшего благодеяние. Пастух, которого приютил, дочь твою с пути сбил. Обуздай-ка теперь бунтовщицу!
– Торопишься, Азрикам. Уйми сердце. Погоди немного, дай время вникнуть в дело, и сам я с дочерью поговорю. Увидишь, Тамар или помирится, или примирится с тобой. Лишь исполнится девице восемнадцать лет, и станет твоею.
Хозяин в доме
Обед. Иядидья восседает во главе стола. Справа – Тирца, слева – Тейман и Тамар. Юноша погружен в свои мысли, и нет его. Девушка безмерно печальна. Родитель молча смотрит на отпрысков, и неодобрение его перерастает в гнев.
– Отчего так невеселы, любезные? Или не по вкусу хлеб, моими трудами добытый? Не желаю более смурых лиц за столом! – взорвался хозяин.
– Надеюсь, милый, укор твой не ко мне, и я по-прежнему тебе дорога? – осторожно спросила Тирца.
– Дорога! Сватаясь, изрядный выкуп за тебя заплатил. Сейчас иные времена. К чему деньги? Голову девице вскружил – и получай свое!