В один из дней, когда Тамар по обыкновению своему сидит в комнате и грустит, врывается ураганом Маха.
– Свершилось, госпожа! Амнон и Хананель здесь! – выпалила служанка, – у отца с матерью!
– Амнон, Хананель! Господь услышал!
Ликует душа. Ног не чуя под собой, бросилась Тамар на родительскую половину. Тирца обнимает старика, плачет и смеется вместе: “Отец, отец!”
Иядидья стоит напротив Амнона, с губ его срывается: “О, чудо, верить ли глазам? Не ждал!” И Тейман и Зимри тут, оба изумлены. Сердце Тамар замерло и не вмещает счастья. “Мой Амнон…” – прошептали уста, и нет иных слов.
Иядидья взял ее за руку и подвел к Хананелю. “Это – Тамар”, – сказал. Хананель обнял обоих.
– Пусть Амнон станет твоим сыном. Велики дела сего славного юноши. Он спас мою душу, достиг славы и возлюбленной добился. Все, что есть у меня, достанется ему, – сказал Хананель.
– Нет равного Амнону, а мы виноваты перед ним, и чем искупить грех? – воскликнула Тирца.
– Прости мне, Амнон, слова бесчестья, – сказал Иядидья, – обнимая за плечи юношу. – Кабы знал я наперед твои деяния!.. Ты обратил сон в явь. Люби Тамар и будь любим ею. Откуда было знать тебе о моем уговоре с Иорамом? Теперь как быть с этим уговором? Хананель – старейший среди нас, он и постановит. Мудрость лет знает, как оставаться человеком, отступая. Его уст спросим и по его слову поступим.
– Любезная моя Тамар, вот Хананель перед тобой. Как обещал, выкупил и привел его в Сион, – сказал Амнон.
– Мой спаситель, ты возвращаешь детям сердца отцов, – только и нашлась ответить Тамар.
Хананель обратился ко всем домочадцам.
– Взгляните в окно! Видите ли вы груженых поклажей ослов? Их спины обременяют тюки с сокровищами, которые я сохранил в Шомроне. Отныне они принадлежат этому прекрасному юноше, освободившему меня, старика, из плена. Я беден, а Амнон богаче всех иерусалимских богачей. И по праву взаимной любви ему же принадлежит спасенная им Тамар, – торжественно провозгласил Хананель, и соединил руки молодых.
– Дитя мое, – обратился он к Тамар, – огромно сердце твоего избранника, и великие дела и слава ждут его. Пусть неведомы нам родина и родичи его, но твердо знаю, преумножит он заслуги отцов Сиона. Те много свершили, а завершать – сынам. Ты, Амнон, – повернулся к юноше Хананель, – дважды жизнью играл ради возлюбленной, стало быть, вдвойне дорога она тебе, и посему не надобно тебе других жен.
– Тамар единственная у отца с матерью и у меня будет единственной, – ответил Амнон, как всегда достойно и находчиво.
– Ты покорил мое сердце! Навеки твоя! – воскликнула Тамар, и слезы радости брызнули из глаз.
– Веди ее в сад, говори с ней, сын. Счастливая, она словно не очнулась ото сна, – ласково сказала Тирца Амнону.
– Амнон по-братски обнял Теймана, выразил расположение Зимри и прочим домочадцам и повел Тамар в сад.
– Пробудись, любимая! Миновал сон, и счастье с нами!
– Ах, вся бы жизнь, как этот день! И чтобы сердце твое было со мной…
– Не веришь мне вполне? Душу за тебя отдам, не убоюсь, в огонь войду, свой век любимой посвящу и лишь по слову ее поступать стану! Богом клянусь!
Амнон поцеловал Тамар, та робко ответила ему.
– Верю безраздельно. Всегда твоей опорой буду, милый, – сказала и подумала: “Выброшу из сердца злую дребедень, Тейманом принесенную!” Нареченные гуляли по саду до самого полудня, и вернулись счастливые домой, и перед ними – накрытый стол. Амнон не пил вина, ибо зарекся пред Господом не касаться хмельного тридцать дней, как прибудет в Сион. А Хананель сказал: “Время зарока истечет, и справим свадьбу, и вино нам в радость!”
Три дня до свадьбы
Счастье не для всех. Маха мечтала об Амноне, любила, и вот итог – крушение. Простолюдин и пара для нее вознесся недосягаемо, и нет более надежды. Такой же болью, как сердце госпожи, болит сердце служанки, и что делать с любовью? Даже наложницей не стать – ведь Тамар единственная у Амнона!
И отчаялась Маха, и отважилась, и сказала Иядидье, что Амнон – лжец, и есть у него возлюбленная, и Тейману это известно. Иядидья поспешил допросить сына, и тот открыл отцу все, о чем узнал от Пуры: о хижине у городских ворот Долины, об Уце, что на всю ночь Амнона увел, о свидании под тутовыми деревьями.
Вельможа потрясен. Сознание бессилия убавляет от величия в собственных глазах. Обида и жалость в отцовском сердце. Он велел сыну приставить незаменимого Пуру слугой к Амнону – наблюдать и доносить. И если лукавит жених, то Пура расскажет Махе, а та откроет глаза госпоже. И буде отвергнет Тамар вероломного, то волей своей отцовской он отдаст ее за Азрикама и, слава Богу, исполнит обещание Иораму. А Амнон пусть на себя пеняет – заслужил! А еще Иядидья наказал Тейману говорить с Амноном любовно, как ни в чем не бывало. Так замыслил домовладыка.