– Да ведь все тогда же и там же, в деревне, ты, Уц, превозносил добродетели Тамар!
– Пусть так. Сразу не разглядел. В благость она наряжается, как в яркое платье с золотым шитьем. Блеск убора бьет в глаза и ослепляет. В любовную сеть попался. Лишь тебя удержала частая сеть, но не любовь Тамар. О глухую стену жестокости лоб разобьешь из-за той, что сердце твое разбила. Боль стерпи, и память о Тамар – прочь отсеки!
– Скорее правую руку прочь отсеку, чем забуду Тамар! И довольно об этом, Уц! – сердится Амнон.
Появился Зимри, и Уц заговорил о другом.
– Сообщаю тебе, Амнон, что господин мой Авишай болен и желает видеть тебя.
– Приходи завтра утром, и вместе отправимся к больному в Бейт Лехем.
Уц ушел и о беде Амнона ничего не сказал Нааме и Пнине.
Старший брат и верный друг
Зимри сменил Уца, взявши на себя труд поучений.
– Мир ли с тобой, Амнон?
– Горек мой мир.
– Мне ведома твоя кручина, и посему поспешил к тебе с сочувствием. Лихие времена настали. Лишь рассветет, и новости худые уже толпятся на пороге дня. С утра до вечера бродил по городу и видел такое, что впору “Караул!” кричать. Богатейшие и благороднейшие наши горожане, опора Сиона, дрожат от страха перед Санхеривом, и в панике покидают Иерусалим, и золото свое не выпускают из рук. “Куда путь держите?” – спрашиваю. “На острова греческие”– без стыда отвечают одни, “В Цур и в Цидон, поджидать корабли на Таршиш”, – говорят другие.
Домой вернулся, и того не легче. Злые перемены, воздух чужд. Хрустальный сосуд добра вдребезги разбит. Ты не нужен более Тамар, Азрикама ей подавай. Я, как мог, укоротить пытался вздорный нрав ее. И вот ответ: ”Кто ты такой, Зимри, чтобы советовать и поучать? Ты слишком задержался в доме моего отца!” Я был изумлен. Не слыхал такого прежде от Тамар. Поспешил к тебе. Объясни, каким проступком отвернул сердце невесты?
– Богом клянусь, нет на мне греха! Без вины изгнан. Покину возлюбленный Сион и, безвестный, на чужбине сгину, – ответил Амнон и вновь заплакал. Есть наслаждение в слезах.
– Довольно реветь, герой! Твои слезы могут быть заразительны, сохрани Бог. Ими обманешь не только себя, но и других. Нам следует мужаться и трезво размышлять. Беда – к выдержке и стойкости ступень. У нас есть, что обсудить.
– Начинай ты, я чересчур взволнован, – сказал Амнон и, пристыженный, умолк.
– Глаза мужчины и глаза женщины смотрят на одно, а видят разное. Нет в этой истине новизны, и сие печально и гибельно, родит многие беды, и ваша с Тамар история – одна из них. Я знаю Тамар от младых ее ногтей. Нрав девицы то добр и мягок, то жесток и тверд, как кремень. Сызмала отцу с матерью перечила: любовалась отвращавшим их и в любимом ими искала изъян. Покуда те Азрикама почитали, Тамар ненавидела его, а вот полюбили они тебя – и уж ты изгнан прочь. Погоди, строптивая наша совсем обезумеет. Овчарню сожжет волкам назло. Небось, если опостылеешь Иядидье и Тирце, пожалуй, вернет тебя милосердная их дочь. Однако не желаю тебе того. Клянусь, нет правды ни в словах, ни в мыслях ее. Я наперед знал: завязнешь в паутине, упорхнет надежда, и останешься у разбитого корыта. Любовь ваша сном была рождена и сном обернулась.
– Ничего в мире нет слаще такого сна, век бы спал… – только и нашелся ответить Амнон.
– А вот, послушай-ка побасенку, а в ней урок, – продолжил Зимри. – Пришел к мудрецу простак и просит совета: “Где искать жену – в деревне или в городе?” Отвечает мудрец: “Если хочешь самую лучшую жену, все города и деревни обойди и уж тогда выбирай. Мир велик, и путь твой долог”. Через много лет повстречал мудрец того простака. “Нашел жену?” – спросил. “Весь мир исходил, сто пар сапог сносил и вернулся домой неженат. Чем больше видал, тем больше сомневался. Великие муки принял, состарился и ослаб. Век свой доживу холостым”, – ответил простак. И ты, Амнон, не уподобляйся тому чудаку и не женись: права ополовинишь, обязанности удвоишь. Да разве время сейчас о женитьбе думать? Враг подступает, разумные бегут, спасенья ищут. Жены, дети, богатство нажитое – тяжкое бремя. Знай, юноша, что жены в зыбкие времена – тираны нещадные.
Мы с тобой легконоги, как лани, как олени лесные. Уйдем из Сиона, Амнон, и спасемся и не погибнем. Мы оба изгнаны из дома Иядидьи – это ли не предлог благовидный? Решайся, Амнон! Не только стрел Санхерива, но и языка Тамар трепещи. Сегодня обвинила ложно, а завтра оговорит. И кто остановит злонамеренность уст? Болезнь лечи в начале, пока не поздно о лекарствах думать.
– О, Тамар! – возопил Амнон. – Зачем обратила в горе надежду и радость!? Бесконечно далек был от тебя, но мытарства превозмог и преграды осилил, к тебе устремившись, и, вот, тобою изгнан!