– Если Тамар от меня лик прячет, чего еще хуже, и зачем мне прятаться? – вздохнул в ответ Амнон.
Ушел Зимри, ласковый дьявол и ангел-губитель. Мысли кипят его, и сердце ликует: “Плод созрел, дело сделано, славный барыш впереди!”
Только Зимри за порог, как вновь появился рассудительный Уц.
– Амнон! Мать и сестра в тревоге – не дождались тебя вчера. А я не сказал им о беде твоей, – выпалил вместо приветствия Уц.
– Вот, я вновь попытался утраты вернуть. Жду ответа Тамар. Не уходи сейчас, тоскливо одному.
– Эх, господин, кабы прежде слушался моих уст, не знал бы сейчас беды. Любовь начинается суетой, продолжается ложью и кончается скорбью. Пламя ее не осветит лик, лишь душу и плоть опалит. Благословен сторонящийся любви! А уж коли попал в соблазна капкан – крепись, и спасение придет, и надежда слезы осушит, – закончил премудрый Уц.
Скука банальной рассудительности искупается долей истины.
Глава 22
Убедительные небылицы
Только солнце взошло над Иерусалимом, как потянулись на рынки жители со всех концов города, гонят на убой крупный и мелкий скот, везут вино и масло, спешат продать плоды своих рук. Иядидья с Тирцей сидят у окна и наблюдают лихорадочное шествие.
– В считанные дни опустеют хлева, овчарни и винные погреба. Пир горой. Похоже, на полста лет вперед животы набить хотят. Страшатся люди, что Санхериву добро их достанется. В страхе больше зла, чем в его причине. В эти дни небеса стенают и слез ждут, а внизу радость бьет ключом, – негодуя, заметил Иядидья.
– Вот-вот в нашем доме стенания и слезы услышим. Завтра свадьба Тамар и Амнона, все припасено, лишь невеста не готова. Ночь проплакала, говорить не хочет. Глупая, верит болтовне пророчицы и боится Амнона, – сказала Тирца.
– Как вступил Амнон под мою крышу, так и пропал покой в доме, и Тамар словно безумная. Оставь ее на волю Господа.
– Вон она в саду, бедняжка. Бежит от меня и жалости не принимает.
– Еще день потерпи, и призовем к ответу: пусть скажет свое желание, ведь ей уж восемнадцать!
Тем временем Зимри, следуя замыслу, вошел в сад. Тамар, держа в трепетных руках послание Амнона, глазами вбирала драгоценные строки. Она читала письмо, а Зимри читал знаки девичьего сердца на лице ее. Уходит гнев, возвращается любовь.
Появляется Маха с кувшином в руках, протягивает его Тамар.
– Стой, госпожа! – вопиет Зимри, – не прикасайся к вину, пощади себя, ты во цвете лет!
Тамар испуганно подняла глаза на спасителя, а тот уж рядом с ней.
– Цела и невредима, госпожа? О, я кажусь помешанным! Пусть так, главное, кувшин не почат, и госпожа жива! Слава Господу – он милосерден к дому Иядидьи!
– Зимри, говори ясней!
– Ясно вполне, но не хватает слов. Кто пишет письма, тот над словами господин. Красноречивым пером скорописца Амнон скрывает злые помыслы сердца. В клочья порви письмо, на землю вылей вино и забудь навеки Амнона! Прости, я прям и неуклюж в словах.
– Амнон в моей душе не робкая травинка, что ветер твоих вздорных уст легко поднимет в воздух и унесет. Зачем гневишь меня? Из сердца моего не вырвешь Амнона, скорее вырвешь сердце. Твой язык – орудье клеветы!
– О, как я глуп! Дьявол подстрекнул меня к чужим заботам прилепиться. Разве осудит тебя ближний, если любишь себя больше, чем его? За наивность заплачу сполна! – в полном отчаянии вскричал Зимри.
– Ты прав, ты не умен, коли порочишь Амнона передо мной. В сердце твоем – пропасть ада. Замыслил меня туда столкнуть, утопить во мраке преисподней, погубить и не открыть источник зла! Желаю знать, кто и каким орудием намерен жизни меня лишить!
– Вели сердцу быть алмаза тверже и слушай, госпожа. Помнишь ли, как посылала меня к Амнону с упреками и наставлениями, чтоб я усовестил его и вернул тебе? Вместо навязчивых нравоучений я избрал иное средство – хитрость. Стал сетовать ему, что вот, ты, якобы, изгнала меня из дома без вины, по прихоти пустой, и заступится просил. Амнон велел Пуре принести побольше вина. “Пей, Зимри, сладким вином горький вкус обиды отобьешь”, – сказал мне Амнон. Я выпил, и Амнон стал пить, греша, ибо не истекли тридцать дней зарока. Но я – молчок.
Он усердно налег на вино. Потом говорит: ”Странно, что тебя обидела Тамар, но еще большее диво, что и моя участь не легче. Мы оба изгнаны, – сказал он с дрожью в голосе, – я безродный простолюдин, Авишай купил меня младенцем, вырастил, сделал пастухом. Моя доблесть и красота вознесли меня к благородству и богатству. Тамар полюбила меня, и я ответил любовью вельможной и богатой девице. Иядидья не посчитал меня достойным дочери. Рискуя жизнью, я разыскал в Ашуре и выкупил Хананеля, за что и унаследовал его сокровища. Счастливый, приготовился к хорошему – деньги умножать и жить среди вельмож. Завидуя моему золоту, Тамар переметнулась к другому жениху. Каково? Забыла, что я более не пастырь овцам, и сам не робкая овечка!”