Довольно знавал судьбы перемены,
Для юного сердца нет хуже измены.
Возлюбленной голос враждебный
Ранит изнеженный слух.
Не вспрянет сломленный дух:
Настой не придуман целебный.
Готов присягнуть у Храма стены.
Знай же Тамар: виноват без вины.
Раздавлен, повержен, несчастен.
Клянусь обителью Бога,
Святая святых чертога:
К злодейству я не причастен.
Негде укрыться, везде ждет позор,
Камень на сердце, потупленный взор.
Тонкий фитиль правоты
Словно лампада без масла:
Ветер – и пламя погасло.
Не одолеть клеветы.
Померкли светила, черны небеса.
Впредь не вернутся снов чудеса.
Изгнанье слюною змеиной
Отравит, и зверя клыки,
Как лживые языки,
Убьют свирепостью львиной.
Отвергнут. Не знаю иного спасенья –
Уснуть навсегда сном вечным забвенья.
Коварная ложь, оговор, западня,
Скверны земной круговерть.
Приди же скорее, сладкая смерть –
Побег, избавленье, броня!
Тамар дочитала письмо, отложила свиток. Страдание в глазах.
– Радуется Иудея счастливому концу войны. В стране нет кручины, кроме моей. К чему мне жить, если Амнон мертв? Милостивый Бог, возьми мою жизнь, и печаль покинет Сион! – восклицает Тамар. – Невыносимы для моих ушей слезы и стенания милого Амнона, – сказала несчастная, вновь взяла в руки свиток, прижала его к груди. – Любезна сердцу была родина, пока краса Амнона освещала ее. Сгинул любимый, и адской долиной обратился Сион. Недолго жить осталось, умру от горя. Хочу, чтоб земля, поглотившая Амнона, вновь разверзлась и меня приняла.
Появился Иядидья. Он слышал слова Тамар. Причитания дочери огорчили и рассердили его.
– Принято у нас, что месяц скорбит девица по смерти нареченного. Ты же, дочь неразумная, никак не уймешь великий плач свой, сердца родительские жестоко терзая, – Сказал Иядидья.
– Отец, если б не скрыл ты от меня письмо Амнона, я б уж давно была в могиле и не мучила бы своим горем тебя с матерью, – смело возразила Тамар.
Видит Иядидья, что слишком тяжелы страдания дочери. Смягчился, пожалел.
– Праотец наш Яков почитал сына Иосифа среди мертвых, а тот жив был и великие дела вершил. Не отчаивайся, надейся на Господа, дочь.
– Не жалей и не утешай. Слова бессильны, слезами утешусь, коли смогу. Бывает так, отец, что лекарство хуже болезни, а если и лучше, то тем лишь, что действует медленнее.
Глава 29
Голос возлюбленного моего!
Вот он идет! Скачет он по горам,
прыгает по холмам.
Песнь песней, 2,4.
Пир у Иядидьи
Было у Иядидьи обыкновение, которому он следовал из года в год. В середине осеннего месяца Тишрей, за день до кануна праздника Суккот, когда, с Божьей помощью, закончены работы на токах, в амбарах и винодельнях, вельможа созывал в свой летний дом друзей и доброжелателей и устраивал пир. На утро перебирался в сукку и праздновал, отдавая, как и положено, семь дней Богу. Потом запирал летний дом и до весны жил в зимних покоях.
По установлению Господа каждый седьмой год в Иудее землю не возделывали и урожай не собирали, а брали то, что само вырастало. Нынешний год был седьмым и посему скудным, но Иядидья не отступился от обычая, и пир задал щедрый, как всегда.
– Со всех концов Иудеи люди стеклись в Иерусалим, – обратился Иядидья к Тирце, – и необычайно велико ликование в столице, только в нашем доме радость с печалью пополам. Вот, я пригласил на пир цвет молодежи и музыкантов самых лучших позвал. А, главное, уповаю на благое разумение Тамар: надеюсь, девица отрешится от тоски, забудет Амнона и найдет себе пару по сердцу.
– О, это говорят мужские уста! – улыбаясь, ответила Тирца, – сызвеку известно, что душа мужчины желает многих, а женское сердце верно одному. Коли женщина потеряет возлюбленного – не в силах забыть его, единственного! А впрочем, милый, хороша твоя задумка. Дай Бог тебе правоты! Если веселье в душу не протиснется, то хоть морщины разгладит.
Собрались званые гости. Ситри и Тейман спустились с горы Кармель. Авишай явился из Бейт Лехема. Наама и Пнина тут. И много прекрасных юных лиц украшают торжество.
Шофары и флейты, арфы и киноры, хоровод и пляски, песни и вино. Кто не печалится, тот весел, а кому не радостно, тот печален. Переглянулись Пнина и Тейман и тяжко вздохнули. Тамар, чтобы весельем душу не томить, ушла к себе и сладко плачет. Девушки тщатся разговорить бедняжку ей в утешение, но попусту, та лишь всхлипывает в ответ. Тирца и Наама тоже грустны.