"Так я что, по-вашему, дура? Я всегда знаю, с кем говорить об Израиле, а с кем придуриваться, что я любовница генерала Драгунского из Антисионистского комитета советской общественности. Я стукача чую за версту. У них совершенно особенный мерзкий запах." "И какой же? - это меня очень заинтриговало. - А то у нас с Зямой нюх нетренированный. Проведи с нами уроки самбо от стукачей." "Какой? - наморщила она свой чистый лоб. - Как у собаки, собравшейся укусить." "Зяма, - смеялась я, - тебе приходилось обнюхивать собаку перед тем, как она тебя укусила?" "Меня вообще в жизни никто не кусал, кроме комаров. Ну, разве что клопы или блохи в детстве. Но клопы пахнут, как известно, коньяком."
"Смейтесь, смейтесь, - рассердилась она. - Вот нарветесь хоть раз, сразу запом-ните запах. Пот у них какой-то особый. Подлостью пахнет." "У подлости есть за-пах? - удивилась я. - А у благородства? И кто тебе сказал, что собака кусает только из подлости? Разве защищать любимого хозяина подлость? И разве нападать на ее хозяина - всегда благородство? Или смотря какой хозяин и кто на него напада-ет?" "Дай-ка я тебя понюхаю, подруга, наклонилась она ко мне.- Что-то ты как-то странно заговорила. Надушилась, ничего не чую." "И не почуешь, - спокойно ска-зала ветеран госсыска, - Будь я стукачом, стала бы я всяких сионюг в гости пригла-шать." "Да это же самый смак! - уже оттаяла она. - Напоить, разговорить, с Зямк-ой, обаяшкой таким, познакомить, близнецов приблизить, а потом - раз!.." "И в рейс! А там - под лед. И - концы в воду - Родина спасена, так?" "Девочки, по-моему вы обе перебрали и перешли все границы приличия, - закричал Зяма. - Говорят о политике, словно не мужчина у них за столом, словно мы не под градусом и у нас нет музыки. Танцы! Дамы приглашают... кавалера."
2.
1.
Капитан встречал нас на верхней площадке забортного трапа, отдал честь, пожал руки. Мороз был за двадцать, а с ветром - как все тридцать. Хорошо еще, что я послушалась Таню и заказала себе в рейс форменный морской полушубок и шапку-ушанку с козырьком. Таня отшатнулась, увидев меня в этом наряде: "Ну тебя, белка! - едва пришла она в себя. - Тебе только козырька нехватало. Вот это взгляд! Прямо из преисподней. И для чего только тебя такую сотворили папа с мамой?.."
Она была одета так же, но в удивительно изящных сапожках, которыми без конца постукивала ногу об ногу. Макар Павлович пригласил нас в капитанский салон, угостил кофе с коньяком - непременный атрибут приема гостей. Старпом что-то прошептал ему на ухо, он долго возражал, а потом смущенно спросил: "Как вы относитесь к двухместной каюте, товарищи инженеры? У нас в этом рейсе столько служебных пассажиров, что..." "О чем разговор? - бросила на меня Таня веселый взгляд. - Мы с вашей Изабеллой Витальевной стали неразлучны после техсовета. Вообще как сестры, правда?" Я охотно кивнула. Во-первых, в отличие, пожалуй, от любого другого сожителя, Таня была мне не противна, а, во-вторых... сами понимаете. Как говорится, наша служба... как там? на первый взгляд как будто не видна... Коль скоро я не излучаю пресловутого специфического запаха, то что лучше такого тесного общения?
Капитан просиял и лично проводил нас в довольно просторную каюту. Таня тут же заявила, что обожает верхнюю койку с тех пор, как она ехала с любимым как-то в Севастополь и всю ночь смотрела на него, спящего. Я категорически возразила, чтобы на меня всю ночь смотрели, но согласилась, что нижняя койка при качке как-то безопаснее. Макар Павлович пожелал нам счастливого плавания и быстро ушел. Мы стали устраиваться, раскладывать свои вещи по полкам и развешивать в шкафу. За окном мела злая метель и посверкивала покрытая летящим паром черная вода бухты Золотой Рог. У борта стучал дизелем портовый буксир. Мы вышли на палубу, когда "Святск" уже отдал концы и едва заметно отодвинулся от причала. Тут же между ним и берегом просунулась пыхтящая тушка второго буксира. Замызганные трудяги выдвинули нарядный ледокольно-транспортный гигант на простор бухты. Он послал им и порту приписки низкий прощальный гудок, после чего глухо и мощно застучало его собственное сердце и заработал винт, вспенивая воду за кормой. Мимо все быстрее поплыли назад краны, здания, сопки, а там осталась за кормой и бухта. "Святск" небрежно вспорол черным форштевнем ледяной панцирь, на котором чернели фигурки рыбаков и носились их машины, потом обогнул Русский остров и вышел на чистую воду, сиявшую тяжелой вечерней синевой на фоне злого серо-белого метельного неба. Так началось наше плавание. Стоять на ветру стало невыносимо и в тулупе. Я попросилась в каюту, Таня тут же согласилась.
Около нашей двери явно не первую минуту околачивался высокий рыжий субъект, в котором я безошибочно признала так называемого первого помощника капитана. Это явление - вечная загадка для иностранцев. У их капитанов первый помощник - лучший из штурманов, а у наших кто только не ошивается на такой должности, от парикмахеров до строевых офицеров. Последний, говорят, как-то в присутствии местного лоцмана в Сингапуре скомандовал своему судну "нале-во!" и тем самым вошел в книгу рекордов морских глупостей. Зато для экипажа это самые опасные люди. Зачем моряк вообще плавает вдали от дома и семьи? Правильно - ради валюты и дефицита. При той же зарплате, что и на берегу, покупательная способность вдесятеро выше. А кто его может турнуть с такого хлебного места? Опять угадали - помполит. Поэтому на судах с ними обращаются, как с опасными сумасшедшими. Уши вянут от беседы нормального моряка с первым помощником. Ни одна передовица не содержит столько штампов.
Все это я Тане уже изложила - мне тут конкуренты не нужны. Накапаю я сама на мою милую "сионюгу" или нет - все-таки мне самой решать, а уж то, что любая ее фраза помполиту в конце концов ляжет на тот же стол, где ждут моего донесения, для меня сомнения нет.
Поэтому, когда он напросился к нам в гости и завел свои наводящие разговоры, я была просто в шоке. Таня словно преобразилась. Знаете эти фильмы тридцатых, которые и теперь история советского кино считает шедеврами, а мои уже взрослые близнецы называют "фильмами ужасов"? Ну, разные там Пудовкин, Довженко, Пырьев с их свинарками и прочими гапками. Так вот Таню словно Ладынина играла у нас на глазах. Что бы он ни спросил лозунг, что бы ни возразил - ярость благородная и снова лозунг. Скажем, за границей Таня не была, а в ответ: что вы имеете в виду? Мне что, мало шестой части суши? Мне мало пальм в Гаграх? Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна. Даже птице не годится жить без родины своей. И свобода моя лишь с тобой, родина тире мать... Егор Иваныч, как он представился нам, только беспомощно поглядывал на меня: она у вас что, недоразвитая? А мне говорили, что ленинградскую Корабелку кончала... Доктор технических наук, к тому же! Наконец, до него дошло, что умной женщине просто стыдно всерьез беседовать с человеком его низкого сословия. Это его обидело до дрожи в руках. Тем более, что мне он вопросы вообще не задавал, из чего я сделала неприятный для меня вывод и тут же решила по возвращении устроить Андрею Сергеевичу истерику. Нашел перед кем раскрывать наши карты! Впрочем, он мог получить инстукции параллельно, через партком пароходства, кого из нас и как щупать за вымя.