глухо и ритмично, то стучали, будто по барабану в духовом оркестре, то без
порядка и очереди, то синкопами (ямб) и хореями, амфибрахиями и дактилями,
и анапестами, и бакхиями, и антибакхиями, с амфимакром и пеонами – первым,
вторым, третьим и четвёртым, и спондеем стучали, и пиррихием, и молоссом,
(пусть простят меня трибрахий и пятисложные – дохмий и ряд других) казалось,
что это стучит и вот-вот выскочит сердце.
«Прекрасны ланиты твои под подвесками… шея твоя в ожерельях… глаза
твои голубиные… лилия между тёрнами… сотовый мёд каплет из уст твоих,
невеста…
Мирровый пучок – возлюбленный мой… яблонь между лесными
деревьями… нарцисс Саронский…»1
Но как, же это возможно? в мириадах ланит и ожерелий не пропустить,
увидеть, узнать её, её единственную?
Лепушок пробивался сквозь уймы излучений, потоки струй, лавины кликов
и фонтаны выкликов: к ней, туда, на опушку, где жила она со своим бирюзовым
семейством…
…луга расстилаются под ногами, тёрн и всякое терние отступают и
удивляются, а источники шипят от прикосновений… туда, в прохладу роз, в
тень тамарисков, в ямочку, в ложбинку…
Началось с дождя. Надо было спрятаться. Этого им хотелось. Спрятаться. И
дождь помог.
Убежище: стог сена, куст сирени, кладовка; с голубым сквозь щели свода
светом пещера, парадный подъезд, тёмная лестница, лампочка, заброшенный
ларёк, запах карамельных конфет, подвал-котельная, герань в горшке; чердак в
белых цветах и вспорхах голубей; ночные бабочки, поводящие крыльями в
сияниях луны…
Нежная игра: прижать к губам, прильнуть к затылку, привлечь на грудь,
закутаться в волосах, нюхать запах тела, руки на плечи, обвивать шею, впиться
в губы, когти, пальцы, исступленья, мять, лизать, покусывать, ласки, лакомые
лакомки, ласкать, голубить, миловать, сластёны сладостные сладкоежки,
ласкаться, ластиться.
Ласковый будто тёплый летний дождик; прозрачными сделал одежды её;
растаяли платья от оплетающих прикосновений; её грудь – кувшинка полей -
подалась вперёд навстречу шепчущим изгибам губ, изгибами к изгибам
прилипающих, приникающих к влажным набирающим силы потокам…
Невыносимое «скорей», «дальше», но кто может оторваться от того, что уже
есть? Оставила мéту и водопадами покатилась и заискрилась нежность.
1Книга Песни Песней Соломона.
23
Шептались шизонепепетки многонадрезные, шептал хвощ полевой…
пустырник шептал: «Шу-шу-шу, ши-ши-ши»…спорыш что-то шептал тоже.
Были недовольны.
– Чем ты недоволен, выживший из ума сутяжник? Тем, что не досталось
тебе! Что ты дрожишь слезливым веком? Что тебя не устраивает в этом
отчаянном трении? Или это некрасиво?
– Ах! красота у каждого своя.
«Особую трогательность картине придаёт главный персонаж –
бездыханный, но чертовски умный… лицезреть который, можно лишь в
качестве голограммы в виде милой девочки с ангельским голосочком…
Отвязного драйва в кровавое действо добавляет музыка в стиле кислотных
дискотек, под которую так и тянет поколбаситься»1.
Мне кажется, что надо писать пок албаситься. Тогда слово происходит не от
колбасы, а непонятно от чего и, таким образом, обретает невероятное
количество значений, вселенскую полноту, и выглядит уже не какой-то бледной
аллегорией, а настоящим символом.
Да.
Время постояло-постояло и пошло. Старину Время не проведёшь ведь!
Здесь должно следовать большое авторское отступление: размышление о
том, как быстротечна любовь, как скоропостижно отцветают лепестки счастья,
опадая, низвергаясь и увлекая за собой все нежные чувства; о том, как любовь,
будто фиалковая Кора, богиня живых, становится богиней мёртвых, безутешной
Персефоной, которая всегда тоскует по живым. Отступление можно было бы
сделать отдельной сценой и назвать: «О мёртвой любви» или «О
быстропроходящей живой и мёртвой любви»– есть же сказка «О живой и
мёртвой воде».
Чья-то властная рука перевернула песочную воронку, и снова потёк песок
жизни… один и тот же песок: туда, сюда.
The odour from the Flower is gone
Which like thy kisses breathed on me;
The colour from the flower is flown
Which glowed of thee and only thee!
Аромат цветка отзвенел,
Как твои поцелуи растаял.
Цвет иссяк, облетел, отшумел
И следа от себя…от тебя не оставил!2
1Беликова Елена, «Виртуальный ужас в ритме рейва», заметка по поводу фильма «Обитель зла», режиссёр и
сценарист: Пол Андерсон.