рядом, близко, потому что до этого я очень внимательно наблюдал за Лизой. И я
понял, что это произошло в «Лабиринтах», когда, ещё в пятой сцене, я решил
чуть расслабиться, помните: «И что она там видела-думала?» – заявил я как-то
легкомысленно, даже пренебрежительно как-то. «А что там можно видеть и
думать?» – ещё самонадеянней, будто мне известно всё на свете. Ошибся!
Но теперь, ты, читатель, знаешь, что нет ничего тайного для
художественного проникновения, и я, исправляя свою ошибку, проникаю в
«Лабиринты», в то как раз время, когда внучка болталась там по тёмным
переходам и пещерам в жестяной тележке и восстанавливаю ускользнувшую
было, по моей легкомысленности, реальность.
Уже тогда, когда Лиза ещё только шла туда, в «Лабиринты», у неё в головке
снова зазвучало: «Вдруг всё замерло… мотылек, прихлопнутый неожиданной
ладошкой; парок над взбудораженной клумбой; Chiloglottis, которая совращает
Thynnine wasp… и часы, больше похожие на часовой механизм».
Господин с зонтиком, в ржавом фраке с фиолетовой манишкой и
фиолетовыми манжетами вынырнул вдруг из-за очередного поворота и сел с
ней рядом в лодку, тележку ли, вагонетку. И розовая невеста почувствовала еле
уловимый, ух! травный запах – это был бергамот, можжевельник, пачули,
розмарин, пихта, кедр, имбирь, кипарис, чабрец, корица, сандал, майоран –
притягательный, возбуждающий сначала необъятную радость, потом
необъятное ощущении гармонии с миром, потом необъятную любовь, а потом
необъятную, нескромную страсть, ах! как затрепетало и рванулось в груди и не
только в груди, и ладья, прокричав валторной «Вперёд, жизнь!», сорвалась с
тормозов. Мимо понеслись георгины с мушками, пауки с паутиной, анемоны с
выпавшей на их долю честью, но всё это теперь было неважно. Он обнял её и
укутал, он ласкал её… – а где-то, где-то – в-ж-жик – пронеслись отравленные
ветреницами василистники, – он шептал ей на ушкό и прикасался горячими
губами так, что мурашки бегали по всему телу… – а где-то – в-ж-жик –
мелькнули лилии с кривыми ножами ли, саблями, надзирающие за
тонкокрылыми эльфами, чтоб они не улетели смотреть на закаты и рассветы… -
ах! дыхание – его не хватает… Оле-ай! ах! сознание – да ну его… Оле-ой! и всё
же колосс – могучий и неотвратимый… Оле-ай! Оле-ой! Оле-э!
Она дрожала; его прикосновения, будто прикосновения воспоминаний;
издалека, из ещё утробного существования: снаружи скрипы, шорохи,
причудливые завитки звуков, узнаваемые, но надо ли сейчас их разгадывать,
сейчас, когда блаженство жизни трётся о тебя, входит в твоё тело, наполняет его
мириадами пощипываний, руки обретают способность трогать, губы научаются
чувствовать, тело – желать ласк.
Она извивалась на кончиках его пальцев; их прикосновения, как
прикосновения ещё детства, молочного, будто грёзы в туманах; туманы бледные
и лазурные, восхитительные и золотистые; в глубине туманов – тайна – опасная,
37
но неотвратимая; губы научаются принадлежать поцелуям, тело научается
встречать ласки.
Теперь уже никто не махал саблями – теперь все только таращили глаза.
Всем хотелось увидеть и подсмотреть. Кто-то из-за плеча, кто-то из-за плеча
другого, кто, скосив глаза, а кто, заведя глаза под лоб, кто из-под руки, кто меж
пальцев. Не шептались и не шушукались уже, а только таращились: розы и
васильки, одиссеи и пенелопы, дафнисы и хлои, брисеиды, хрисеиды и снова же
шизонепетки многонадрезные.
Она млела и готова была на всё, потому что его прикосновения были
мечтой, потаённой и вырвавшейся теперь наружу, его прикосновения были
осуществлением живых снов, так мучивших её, а теперь воплощаемых,
исполняемых, утоляющих жажду, умаляющих голод, омывающих жар,
укрывающих стыд; губы на поцелуи – научались отвечать поцелуями, тело на
ласки – научалось отвечать ласками.
Ах, мой фиолетовый герой, я люблю…
«Потом смуглая нога приподнялась и, согнувшись в колене, тихонько
вползла на его ногу…» 1
Часовой механизм остановился, но взрыва не произошло, а наоборот… что-
то незаладилось.
Лиза вышла из зала, сошла с крылечка, и на лице её была растерянность.
Сцена д е с я т а я
О том, какую роль случайности играют в нашей жизни, о тонких
психологических проникновениях в чувства героя, и о неудавшемся посещении
«Комнаты смеха».
Эраст влюбился, и это могло произойти только так – случайно, как и