удовольствием потягивая нектар, обсуждали… что могут обсуждать мужчины?
Да что могут, то и обсуждали.
«Две бекеши (одна другой): Ну, как вы? Я бы желал бы знать ваше мнение о
комедии.
Другая бекеша (делая значительные движения губами): Да, конечно, нельзя
сказать, чтобы не было того… в своём роде… Ну конечно, кто ж против
этого и стоит, чтобы опять не было и… где ж, так сказать… а впрочем
(Утвердительно сжимая губы). Да, да»1.
Мом стоял за стойкой; пил коньяк (читай амврозию); исподлобья наблюдал
за публикой и был явно чем-то недоволен ли, озабочен.
Время направилось к Мому.
«И чем же это кончится?» – спросило Время, и ещё раз посмотрело на часы,
в надежде, что зловредный карла поймёт и войдёт в положение, и без всяких
выкрутасов выложит правду. Но Мом не был бы Момом, если бы всё было так
просто. Вредоносный сделал такое лицо, будто амврозия была прокисшая, чего,
как все понимают, не могло быть. «Я? – начал он. – Откуда мне знать?» – и Мом
свернулся в такой бараний рог, что проходящей Артемиде показалось это
верхом неприличия и она, отвернувшись, брезгливо сжала губы. «Я? –
продолжал химерический, – почему же я? Почему я должен знать то, что
положено знать только Мойре, да Прометею, ха-ха-ха! хранителю древней
тайны? Почему, если что-то где-то случается, так все сразу подозревают меня,
будто я … будто я какая-нибудь шизонепета многонадрезная? Вот ты, Хронос, -
изизгалявшись совсем, зашипел Мом, – тебе-то раньше должно быть всё
известно, ты уже всю эту шарманку туда-сюда крутишь который раз…».
– Хватит, хватит, Мом! – перебило его Время, окончательно убедившись, что
злокачественный точно приложил к этому руку. – Очень странно, что люди…
– Какие люди? – взвился Мом (вот уж кто не любил людей). – Последних
утопили ещё невесть когда, сразу и не вспомнишь… вечно что-нибудь сверлили,
пилили, калякали, включали радио на полную громкость…
– Очень странно, что сочинители – исправилось Время, глядя куда-то вглубь
или вдаль, но боковым зрением не упуская из виду Мома – изображая в своих
фантазиях людей, представляют их, по большей части, возвышенными,
стремящимися к идеалам, придумывающими всякие утопии, всякие равенства,
братства, описывают их проникающими в другие, по большей части злые миры
и побеждающими там всякое зло, хотя люди-то, на самом деле, приземлённые и
недалёкие существа, которые не в состоянии справиться и со своим
1Николай Васильевич Гоголь, «Театральный разъезд после представления новой комедии».
49
собственным злом и пороками. А когда сочинители сочиняют пьески про богов
– наоборот, изображают их в таких бытовых склоках, наделяют их такими
подленькими душонками, что противно на это смотреть, хотя боги на самом
деле возвышенные и фантазийные создания.
– Сочинители здесь ни при чём, – буркнул Мом, – они сочиняют то, что им
заказывают. Тем, – и он ткнул пальцем вниз, на Землю – недостаёт, чтоб их
обожали, чтоб летать на крылатых сандалиях и чтоб потрясать золотым копьём,
а этим, – и Мом указал в сторону сцены, – не терпится вываляться в дерьме и
обколоться колючками, для остроты чувств; как сказал один кто-то: серафимы и
херувимы завидуют терниям.
Тут раздался звонок и прервал частные учёные размышления. Надо было в
зал.
В т о р о й а к т в а н т р а к т е
(На сцене те же декорации: кузница с пылающим горном, наковальней,
кузнечными инструментами и приспособлениями (на усмотрение
постановщиков), и выбитой форточкой. Снаружи, у правых кулис, освещённый
софитами, полыхающий куст сирени, а у левых, около двери (снаружи) – не
освещённая, не прояснённая ещё фигура, в позе ожидания)
Хор куретов с корибантами
(Поют из «Die Schöpfung» Йозефа Гайдна1; на немецком языке, как и
принято петь оперы и оратории – на языке, на котором они созданы, даже
если в зале никто ни одного слова не понимает. Исключительно для своих
читателей, автор перевёл стихи)
SingtdemHerren, alle
Stimmen!
Dankt ihm alle seine
Werke!
Laßt zu Ehren seines
Namens
Lob im Wettgesang
Erschallen!
Des Herren Ruhm, er bleibt
In Ewigkeit!
Amen! Amen!
Славьтебоганавсе
1вечная музыка – вечна.