Короче, сначала они застолбили голубой цвет, и всё с ним связанное... стало как бы двусмысленным: голубой вагон, голубой огонёк, голубой щенок. Голубое небо как-то еще держалось, а вот "голубые дали" и "голубые ели" слышались уже как репортажи из жизни педерастов... с голубого экрана. Странно зазвучали гайдаровские "голубая чашка", "голубая страна" и Гейка из "Тимура и его команды. Гейка? Оне ж гэи стали называться, а не говномесы.
Когда с этим всем почти уже смирились, выяснилось, что с розовым цветом то же... не все в порядке. А вот претензии на всю радугу стали уже совсем несмешными. Уже бесить ведь начало. И все равно у них получилось. Скажем, в отель под радужным флагом я бы не вселился. На всякий случай. А то вдруг и понравится? Шучу, тьфу три раза. Мы нормальной ориентации.
Дошло ж до того, что родители радовались, увидев сына с какой-нибудь замухрышкой в юбке: слава тебе, господи, хоть все нормально. Дети ж у большинства росли в интернете. Да не в интернате, а в интернете, в сети компьютерной с комфортным доступом ко всем оттенкам извращений. А проникновение этой нечисти было очень агрессивным. Еще б немного, и на математике дети задачи решали бы, типа: "Три гея пригласили двух трансвеститов"
Выражение "это мой друг" у мужчин стало двусмысленным, и так предпочитали не изъясняться.
Я думаю, что многие профессии и занятия потеряли бы романтический флер, если называть все своими именами. Благо русский язык богат на точные определения. Не киллер, а убийца. Не рэкетир, а вымогатель. Не гей, а педераст-мужеложец. Не менеджер, а приказчик. И так далее. Я не против заимствований, пусть уборщица называется красиво, но не надо прятать суть вредных для общества течений. Сейчас это еще понимают, а вот скоро начнется то, о чем я говорю.
Глава 2
2 . Политинформация.
-Наша задача - сделать размер потерь неприемлемым для противника. Но, следует учитывать и определенную виртуальность этих цифр. Простой пример: в событиях на Украине потери долгое время замалчивались и маскировались. Не было официальной огласки реального количества двухсотых и трехсотых. А это, десятки тысяч. Плавно перерастающие в сотни их же. Но грамотно спланированный информационный шум дезавуировал заслуживающие внимания источники. Убили сто, напишут двое. И все верят, потому что хотят в это верить. Именно поэтому, важен фактор информационной войны.
- Погоди ты, - перебил Наглер, - ребятам надо конкретнее. "Все верят, потому что хотят в это верить". Приведу приятный пример.... из прошлой жизни.
Мужик покупает в продовольственном магазине батон колбасы. Он может и не знать, что такое колбаса на самом деле Он также не знает, из чего сделан купленный им продукт, и является ли он колбасой в ее настоящем значении.
Но он, собака, и не удосуживается сделать элементарный анализ, то есть залезть в интернет, найти информацию достоверных экспертов, сопоставить с написанным на этикетке купленной им "колбасы" содержанием, подумать о последствиях употребления, сдать её, в конце концов, на анализ в лабораторию и получить соответствующее заключение.
Он не хочет этого делать, его устраивает вкус, он "сам обманываться рад", ему чихать на последствия, он может сказать своей любимой женщине: "Дорогая, я купил чудесной колбасы!".
Вряд ли он станет покупать продукт с названием "Колбасный продукт, сделан для Вас из канцерогенов и говнища". Люди, увы, предпочитают легкий путь неправды, и верят в нарисованную для них картинку. Хотя зачастую все понимают. Чечен, я что-то не то сказал? Ты чего лыбишься, вайнах хуев?
- Да грустно мне, - вздохнул тот,- и колбасы теперь хочется. Любой. Я даже читать не стану из чего она. Хоть из чего. Ты, в другой раз, с приятными примерами поаккуратнее... Лучше с неприятными. Запутал только, и так понятно было, что мало уничтожить, надо еще всех в этом убедить. Что мы победили. А не нас.
-А по сути? - строго спросил Ходырев,- ты же понимаешь, что война выигрывается уничтожением и сдачей противника?
- А по сути... по сути ты прав. И не прав. С муслимами это не проканает. Они за числом не постоят, и от больших потерь не расстроятся. Там люди под верой, другие принципы. И слова здесь столько не значат. Никто в слова не верит, только что про это говорили. В силу? Да. В лавэ? Да. Власть, цацки, прижизненные привилегии для понтов? Обязательно. Что-то еще? Может быть!
- Возражу насчет принципов, - снова вклинился Наглер, - там одно название. Для спонсоров. А воюет полный интернационал. Как, впрочем, и у нас. Только шибко сознательных там... на раз гасят. Что, Рамиль?
-Интернационал интернационалу рознь. У них больше половины пришлые, причем издалека, а у нас почти все местные. И загорелых нет. Кроме Мамбы со станции. Да и Мамба, по большому счету, местный - уже двадцать лет здесь, с его слов. А там половина личного состава русского не понимает.
-Суч муч?- усомнился Чапа у Наглера.
-Хум хау, фак-перефак!- отвечал тот, - все тебе хиханьки, да хаханьки, - и муслимами их погонять по большому счету некорректно. Поддержка у них вполне себе крестоносная. У нас, пожалуй, любителей курултая побольше будет раза в два.
- Ты еще любителей учпочмаков скажи, - усмехнулся Рамиль, - тогда можешь смело весь личный состав в муслимы записывать.
- Ну, я вообще все ем с удовольствием, - сказал Чапа, - хоть бигмаки, хоть эчпочмаки. Самсу могу кока-колой запивать. И кто я теперь? Космополит?
- Можно подумать тут кто-то сейчас по-другому бы сделал, - заметил Ходырев, - Чечен, вон, уже ливерной колбасе молиться готов, привези вам свинью, никто не откажется.
- Ну почему не откажется, - сказал Рамиль, - харам все-таки.
- Да, ладно! На войне же не считается, - засмеялся Наглер, - выделываешься просто, зная, что пустой разговор, и все. Харам! Рамамба хару мамбурум! И мужики твои сейчас ничем не побрезгуют. Бонда неделю вискас ел, не замяукал же.
- Глаза только поменялись, - пробормотал Чапа еле слышно, - а так - да, ничего. Он теперь и мыша сожрет, не поперхнется.
Чечен и Рамиль покатились со смеху. Наглер осуждающе уставился на них.
- Что глаза? - услышал всё-таки Ходырев, - я не разобрал.
- Да так, ерунда, - быстро ответил Наглер, показав за спиной кулак, - аллергия высыпала. Все прошло потом. Ты продолжай, продолжай.
Ходырев посмотрел в молескин, почмокал губами, нашел нужное место. Помолчал, читая про себя, поднял глаза на собравшихся комодов и действительно продолжил:
- Чтобы добиться перелома в затянувшемся конфликте, необходимо ведение активных боевых действий, развитие наступления и продвижение как минимум до административных границ по состоянию на март прошлого года. А это все, при условии наличия неприемлемого для противника размера потерь, позволит упрочить наши позиции на переговорах по международному при...
-А можно я скажу? - послышалось вдруг от двери. Все повернулись на голос и замерли. На пороге стояла черная фигура в балахоне. За спиной сверкало грозовое небо. Из-под огромного капюшона блестели стеклянные глаза. Лица не существовало. В наступившей тишине стало слышно шум дождя и матюки с первого этажа.
Бонда снял промокший дождевик и балаклаву, прокашлялся, протер очки, внимательно осмотрел присутствующих, брезгливо скривил верхнюю губу и продолжил:
-Ты, товарищ Ходырев, конечно прав - сделать размер потерь неприемлемым. Красиво говоришь, пафосно. Фурманов просто. Только здесь публика другая. И ты не на Пафосе. А потери могут быть различными. И по количеству, и по структуре... потерявшихся. И не только там, но и здесь.
-Да погоди ты, - остановил он приподнявшегося было Ходырева, - дай договорить-то! Можно, да? Ну, спасибо! Война у нас особенная. Истинный противник размазан среди баранов. Я обеими руками за то, чтобы все, блядь, их советники, дикие гуси, котики и прочая приезжая живность ехала на родину консервами. Чтобы хай там стоял, за "нет войне, все гоу хоум". Но, гражданскую войну надо прекращать. Надо переформатировать все это. Назвать все своими именами. Людей надо просвещать, чтоб не жрали, Наглер, твою колбасу. Ее тогда и в продаже не станет. И рассуждать будет не о чем.