Другой голос ответил: "Там зимой шапки срывают, прямо на очках, лучше заранее снимать и прятать, даже если сурок".
Поезд вздрогнул, огни за окном сместились вправо. Бонда уснул.
Глава 42 . Песня без гармони.
Вспомним про тех, кто в тылу ошивается, с женами нашими спит. Кто вечерами, сидя в ресторанчиках, "Смерть оккупантам!" кричит. Вспомним про тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу....
Бонда прикрыл дверь, стало тише.
- Игорь, - сказал он, - мне что-то подумалось...навеяло нашими певунами...ты же в городе бываешь...Там действительно... все как раньше?
-Ну, положим, ресторанчики там до девятнадцати, комендантский час никто не отменял. А вот остальное - да, похоже. Местами. Где завод, там вообще без разрушений, ну и в центре подвосстановили почти все. Только что траву не стригут. Толкучка, как в девяностые. Шило на мыло. Я ж патроны на свою иномарку там взял. У какого-то кренделя. Они там ничего не боятся, ни комендатуры, ни полиции. Спица там всех знает. Мне кажется, закажи она ядрен-батон, так через неделю привезут, только башляй. Хочешь, вместе туда съездим? Чего ты себе вбиваешь лишнее?
- А люди, что? - проигнорировал Бонда последние фразы, - Они... чем вообще думают-то? Эта зима уже другая будет. Станция стоит.
- Не знаю. Зимы теплые пошли. У всех печки. Кирпич тачками возят, глину. Дрова с машин. Уже неколотые теперь. Я видел у себя во дворе. У всех из форточек фанерки, железом обитые и трубы торчат. Одну комнату греют и все. Поликарбонат вместо стекол, пленка. Сетки пенят. Генераторы тарахтят. Горючка продается свободно. Понятно, соляры больше. Недорого, кстати, по сравнению с нами. Нормально там все, никто кошек не ест. Детей полно. Большинство решило, что все затухает.
-Это я каждый день слышу. Но только так не бывает. Бывает - не так!
Бонда вспомнил, как проходило то злополучное совещание в городе. В "Арктике". Точнее, в бывшей "Арктике", год назад ее отжал у хозяина кто-то из сочувствующих. Активно сочувствующих. И переименовал, в соответствии с собственными вкусами, в "У Демона". Правильно - с ударением на второй слог. Говорят, что подразумевалось "У Димона", но, ни заказчик вывески, ни исполнитель Гете не читали, да и вообще похоже не читали. Впрочем, и не заморачивался никто по этому поводу.
Стоял теплый вечер, было солнечно и тихо. Ходырев открыл тяжелую дверь. Вой шансона, морганье стробоскопов и плотность запахов на мгновение поразили Бонду контрастом с пыльной и спокойной улицей. Несмотря на ранний час, заведение кишело людьми. Преимущественно в форме различных расцветок. Почти у каждого на груди блестели разномастные медальки и значки, именуемые орденами кого-то и чего-то там. Лоснящиеся и грузные обладатели наград полулежали на красных диванчиках, на низких столиках между нарезками и бухлом валялись портупеи. У многих на боковинах или коленях сидели официантки-консуматорши в стрингах и кокетливых передничках. Несколько таких же вяло танцевали в здоровенной клетке, подсвеченной плавно меняющими цвет светодиодами. Второй этаж был традиционно разбит под "гостиницу" с почасовой оплатой.
Ходырев уверенно прошел через зал и кухню. Засунул голову в какую-то обитую желтой кожей дверь, спросил: "Можно?", и махнул Бонде и Наглеру. Двоих из трех, находящихся в комнате мужчин, Бонда знал. Третий, высокий кудрявый молодой человек откровенно сутенерской наружности, вяло пожал ему руку и представился: "Марк".
-Немарк, - отвечал Бонда. Знакомые ему мужчины переглянулись и улыбнулись, как ощерились. Ходырев засуетился: "Саша, сейчас не время и не место шутить, мы здесь как раз из-за Марка Валентиновича".
-А я думал, как раз самое время, - махнул Бонда головой в сторону общего зала, - мы чего, бухать не будем? А то что-то, - он вспоминал слово, - сушняк не по-детски давит, а у вас стол пустой. А казачки, вон, уже какую-то Любу зовут.
-Это он шутит, - включился Наглер, - Стресс. У нас сухой закон. Самогонщиков и пьяных наказываем жестко.
- Да мне похую, - сказал Марк, - на ваши обычаи. Объясните, что у вас по станции и по Поляковке. Причины срыва. Я это от вас хочу услышать.
Глава 4
3 . Губа.
Ближайшая гауптвахта была гарнизонной, на Малиновой горе. Ехать несколько часов, куча бумаг, позор командованию части, допустившему бардак. В армии было принято мусор из избы не выносить. Поэтому солдат старались наказывать на месте.
Узкое, полтора на три метра, помещение на территории ОГМ подходило на роль карцера идеально. Железная дверь закрывалась снаружи, окон не было. Под высоким потолком горела тусклая электрическая лампочка в черном эбонитовом патроне. Темно-зеленые частично оштукатуренные, исписанные многочисленными разновозрастными "дмб" стены, вялые мухи разных калибров. Пауки и еще какие-то страшные, быстро передвигающиеся, похожие на мутировавших гусениц насекомые. Больше ничего. Ни мебели, ни полок, ни-че-го. Следует отметить, что там было относительно тепло даже зимой - все огромное здание питалось от пристроенной котельной-витка, а тут еще и подвал.
И все бы было не так страшно, чего там - лег на пол да спи. Ну, еще уши забить чем-нибудь типа скомканной газеты и лицо платком или пилоткой от этой живности и света. Но, как бы не так - на полу сантиметров на десять-двадцать стояла вода. Вперемешку с мочой наказанных. Никто не караулил, никто не водил в туалет. Ничего вообще не было. У нас была почти идеальная часть. Даже о самом существовании этой веселой комнаты ходили легенды, и не все в них верили. А тот, кто знал точно, предпочитал такие разговоры пресекать. Перед тем как выпустить провинившегося солдата, закрывший его офицер проводил соответствующую беседу. Следовало повиниться, сказать, что всё. Точно всё, никогда больше. Очень плохо было, товарищ капитан, больше не хочу тут сидеть. Никто не узнает, да, конечно. На работах был, за пределами, конечно, всё, я понял, выпускайте, не повторится.
В первый раз Бонда просидел, точнее, простоял там два часа, и они показались ему адом. Через восемь месяцев он пробыл там уже десять часов, но сумел подготовиться, и было легче.
Ожидая последствий своего проступка, он накануне приволок под дверь пару снарядных ящиков, которые валялись по хозтерритории повсеместно и находили применение самым неожиданным образом - в виде настенных шкафчиков, мест для хранения, столов, лавок и прочего, вплоть до источника дров. Он аккуратно поставил их один на другой, набив ломом кирпича и укупоркой, т.е. фигурными обрезками толстых досок, располагаемыми внутри ящиков для жесткого размещения снарядов и сопутствующих элементов.
Ящики стояли аккуратно рядом с дверью, а значит, появились неслучайно, по какому-то делу. Мало ли. Может проводку чинить собрались, или белить где-то. Стремянок-то нет. И никто внимания не обратил, да и место было непроходное - сам коридор, где находился карцер, запирался на такой же навесной замок. Но ключи у Бонды имелись, он взял их на десять минут у сослуживца-сварщика. Тот - еще у кого-то из своих. Отдавая, посмотрел внимательно и специально предупредил - не подставь меня!
Бонда сломал навесной замок, но сломал аккуратно: открыл ключом и загнул бородком внутренний зацеп. Внешне все цело, но повесишь, а душка не фиксируется. Как будто от старости и сырости внутри что-то лопнуло.
- Ну что, Бондаренко, готов... стойко переносить тяготы и лишения воинской службы? - весело, с какими-то садисткими нотками, пропел капитан.