Тебе бы они очень понравились, М а р и (стараясь держать себя в руках). Скажи мне, Валентина. Помимо того, что твой муж тебя выставил, что ты проиграла миллион в железку и что твой цветочник выращивает голубые тюльпаны, неужели за два года в твоей жизни больше ничего не произошло?
В а л е н т и н а. Я знаю, я не умею рассказывать. Но, по существу, ведь и ты тоже не умеешь.
М а р и. А! Я не умею?
В а л е н т и н а. Боже мой, ну конечно, нет. Я не знаю, на пример, тяжело ли ты перенесла смерть Юбера — прости, Жоржа, я не знаю, волнует ли тебя, как складывается жизнь у твоего сына, я не знаю, можно ли опротестовать завещание твоего мужа, что из себя представляет в деловом смысле твой нотариус, как ты себя сейчас чувствуешь, ведь ты уже восемь лет страдаешь печенью, удалось ли тебе выгодно продать Рошфор, можешь ли ты..
М а р и (кричит). Перестань! Что на тебя нашло?
В а л е н т и н а. Мне надоело, что все требуют, чтобы я разговаривала серьезно. (Отворачивается.)
М а р и. Валентина! Валентина, у тебя слезы на глазах.
В а л е н т и н а. Да нет, да нет.
М а р и. Валентина… Валентиночка, родная, не плачь. Тебе будет очень хорошо с нами, уверяю тебя. Я так рада, что ты к нам приехала, Валентина.., Валентина, я тебя чем-нибудь огорчила?
Входит С е р ж с рисунком в руках.
С е р ж. Что происходит? Ты больше не кричишь?
М а р и. Нет.
С е р ж. Ну и ну… (Останавливается рядом с Валентиной, стоя щей к нему спиной.) Разумеется, это ты ее обидела?
М а р и. Разумеется. И Мюнхенские соглашения — тоже я.
С е р ж (Валентине). Мадам,..
М а р и. Она тебе тетя. Или почти.
С е р ж. Не называть же мне ее «тетей», В ее возрасте.
М а р и. Зови ее как хочешь, хоть «мадам Валентина», но утешь ее. Я не могу, чтобы она плакала. Пойду куплю чего-нибудь на обед. (Уходит.)
Серж становится на колени перед Валентиной, затем, не зная что делать, в нерешительности встает.
С е р ж. Может быть, я чем-нибудь могу вам помочь? Я понимаю. Ничего удивительного: утешить вообще никогда никого нельзя. Обрадовать, развеселить, понять — и то невероятно трудно. Но когда рядом плачет почти незнакомый человек..,
В а л е н т и н а. Я очень сожалею, это —нервы.
С е р ж. Ну и что, что нервы? Что может быть важнее нервов? А мы на них столько наваливаем. (Улыбаясь.) Ритм со временной жизни, недопустимый уровень шума, погоня за часовыми стрелками, перегрузки, загрязненность парижского воздуха, автомобильные гудки.
Валентина начинает смеяться, и он тоже.
В а л е н т и н а. Обожаю избитые фразы. А еще какие вы знаете?
С е р ж (радостно). Вот, пожалуйста: нависшая угроза, потеря понятия о человечности, гигантские скачки науки, сделка с совестью, стирание граней, потеря корней…
В а л е н т и н а. Эта мне больше всего нравится. Не дадите мне носовой платок? Они где-то там, ваша мама положила их на место.
С е р ж. Ну, тогда не найти… Возьмите мой, хотя он грязный.
В а л е н т и н а. Правда. (Сморкается.) Как это у людей могут быть всегда чистые носовые платки?
С е р ж. Они не плачут.
В а л е н т и н а. Значит, вы тоже плачете?
С е р ж. Нет, нет. У меня просто насморк. Посмотрите, кстати, какой я забавный сделал рисунок для ингалятора. Правда, мило? И кроме того, это заказ.
В а л е н т и н а. Очень мило. Прекрасная мысль, сейчас весь Париж простужен. (Поворачивает рисунок, рассматривая его с разных сторон.)
С е р ж. Почему вы плакали?
В а л е н т и н а. О! Я… даже не знаю. Мне кажется, мне вдруг показалось, что ваша мама права.
С е р ж. В чем?
В а л е н т и н а. В отношении моей жизни, истории с моим мужем, во всем этом. Я, конечно, не должна мириться, мне надо что-то делать. Мне все говорят.
С е р ж. А вы от этого страдаете? Я имею в виду оттого, что он… так себя ведет.
В а л е н т и н а. Откровенно говоря, я не знаю. Бесспорно, я его очень люблю, но я не понимаю, как это можно… Вы знаете, мы женаты очень давно, у него очень трезвый взгляд на вещи, в то время как я, словом…
С е р ж (смеется). Словом.., Я считаю, что когда люди больше не любят друг друга и ничего не могут друг другу дать, надо расставаться.
В а л е н т и н а. Но, говорю вам, я его люблю. А потом, что можно давать друг другу?
С е р ж. Доверие, теплоту, искренность.
В а л е н т и н а. Но я ему очень доверяю, он очень приятный человек, и мы друг другу не лжем.
С е р ж. Я говорю о вещах более серьезных.
В а л е н т и н а. Я это чувствую. Мне всегда трудно найти с людьми общий язык. А вам?
С е р ж. За редким исключением. Землю в основном населяют изворотливые болтуны, которые пользуются словами, как разменными монетами, о которых они заранее знают, что они фальшивые.
В а л е в т и н а. Мне совершенно необходимо привести себя в порядок…
Боже мой, как я выгляжу! (Тщательно пудрится перед зеркалом, задумчиво.) Вы понимаете, я лично всегда склонна находить всех людей очаровательными.
С е р ж. Это зависит от того, чего вы от них ожидаете. Если вы цените ум, смелость или искренность, то таких немного.
В а л е н т и н а. Но очень много мягких, знаете, и нежных в глубине души, но с ними плохо обращаются.
С е р ж. Тогда они начинают всего бояться и становятся такими же орангутанами, как и все остальные.
В а л е н т и н а. Орангутанами или орангутангами?
Входит М а р и, у нее в руках корзинка.
М а р и. Тебе, кажется, лучше. Вы говорите об обезьянах?
В а л е н т и н а. Да. В орангутанге есть на конце "г" или нет?
М а р и. Понятия не имею. Единственное, что я знаю, это что один из них мой нотариус. Внизу мне передали записку. Я должна быть завтра у него чуть не на рассвете! За стол! Принеси стол, Серж.
Серж уходит.
Мы едим на его святом рабочем месте, Я купила печеночный паштет и курицу… Как ты, не против?
В а л е н т и н а. Обожаю. И ужасно хочу есть.
М а р и. Для разнообразия поешь не так, как дома. Киношники и богема едят только несъедобные вещи семгу, икру, бифштексы. Только кое-где в старых ресторанах да в простом народе еще понимают толк в настоящей еде. Наваристый суп, куриное жаркое. Вот поймешь, когда мы пере едем на улицу Бак.
С е р ж (возвращаясь). На улицу Бак?
М а р и. Да, я вам еще не успела сказать. Я сняла квартиру на улице Бак. Роскошную. Восемь комнат, дайте только выиграть этот проклятый процесс…
Они садятся за стол.
С е р ж. А если не выиграешь?
М а р и. Ты что, шутишь? Ты что же думаешь, нам всю жизнь жить в отеле «Акрополь»? Нет и нет, мой мальчик. Положись на свою мать: я проиграла войну в сороковом году, я проиграла кампанию в Северной Африке, но проиграть процесс против любовницы твоего отца я просто не имею права. Восемь комнат, сплошной полумрак. Никакого вида, боже сохрани. Широкие окна, кислород, поездки за город — оставим это парижанам. Мы будем жить в Париже, как в Рошфоре, — по-бальзаковски. В сумерках и в тишине. В крайнем случае беседовать. Надеюсь, ты не любишь телевизор, Валентина?
В а л е н т и н а (рассеянно). Телевизор?
М а р и. Она даже не знает, что это такое. Превосходно.
В а л е н т и н а. Чудесно. Мы будем носить шелковые платья мышиного цвета, никогда не будем знать, какой сегодня день, а когда мы умрем, через два месяца нас найдут соседи. Боюсь только, что такой образ жизни не слишком подходит для молодого человека.