Он вспомнил разговор с Темной перед выходом из гномьего подземелья. Потом представил грядущие выяснения отношений и оценил объемы потенциальных разрушений. Возвращаться не хотелось. Но есть такое слово — «надо».
На лице монашки промелькнула знакомая обаятельная улыбка. Улыбка Джетты.
— Именно таким я тебя и представляла, — произнесла Мария. — Твердый и острый, как сталь, уверенный в себе и непогрешимости собственного мнения. — Сельмо не понял, были ли ее слова комплиментом или наоборот. — А почему ты думаешь, что долг и закон удержали бы ее крепче, чем разум и здравый смысл?
Паладин опешил. Разве это не очевидно?
— Светлый никогда не поставит свои желания выше долга, — твердо ответил он.
— Какой Светлый, Ансельмо? — уточнила настоятельница. Она подалась вперед. Накрыла правой ладонью кулачок левой. Ее предплечья лежали на краю стола. — О каком Светлом ты сейчас говоришь?
— О любом.
— По-олно те, — монахиня укоризненно покачала головой, а в ее глазах мелькали искры смеха. — Когда ты в юности поставил на кон семейную реликвию, разве ты думал о долге? А когда соблазнял юную Джетту? — Мария не ждала ответа, и сразу продолжила: — Светлые — такие же люди, как и Темные. Они бывают разные: кто-то сильнее, и может противиться соблазну, кто-то нет. Да и соблазн соблазну рознь.
Паладину было нечем крыть. Разве что:
— Зато у Светлых Джетта никогда бы не стала воровкой.
— Когда я шагнула в телепорт за мужем, у меня не было с собой денег. Не знаю, на что я надеялась. Беременные женщины часто глупеют. Поэтому мне пришлось воровать по дороге. Можете считать, что яблоко от яблоньки… — монахиня подняла взгляд, в котором мелькнула насмешка.
— Вы были вынуждены! — произнес Ансельмо, и понял, что оправдывает то самое воровство, которое только что порицал.
— Да. Но небо не обрушилось на меня за мои грехи. Конечно, я никогда не мечтала, чтобы моя дочь стала воровкой. Но кем бы стала девочка-подкидыш у Светлых?
— Ее бы воспитали послушной и покладистой, — возразил дель Пьёро.
— О! Такой характер идеально бы ей помог при встрече с отцом, — губы настоятельницы скривились. — К тому же, — ты пока этого не знаешь, — дети появляются на свет не чистым листом, на который что впишешь, то и получишь. У каждого из них с рождения свой характер. Конечно, Джи можно было заставить стать послушной и покладистой путем упорных наказаний. Но разве она стала бы от этого счастливой?
— А разве она была счастливой рядом с вами? — вырвалось у Сельмо.
Он сумел удержать рвущиеся наружу слова о том, какая она ужасная мать, но Мария и так всё поняла.
— Я понимала, что многого лишаю Джетту, — ответила она, и лицо ее снова стало замкнутым, как после рассказа о знакомстве с мужем. — Но пошла на это, чтобы сохранить ей жизнь. Тебе будет сложно понять, но первые пять лет я каждый день ждала, что отец Джетты найдет меня. И у меня всегда с собой был яд, чтобы успеть его принять прежде, чем Эдмундо сумеет выпытать правду о ребенке. Я не могла позволить себе хоть чем-то выделить дочь среди других воспитанниц. Но была рядом. Помогала советом. Поддерживала. Предостерегала от ошибок. Учила быть самостоятельной, принимать решения и выживать вопреки всему.
— Именно поэтому она сбежала от вас в воровскую Гильдию? — вырвалось у Сельмо. Разумеется, тяжелая судьба ожесточила сердце этой женщины, но как она могла равнодушно наблюдать, как ее дочь опускается на самое дно общества? Было очевидно, что магичка, окончившая университет, вышла не из бедных.
Ансельмо осознал, что в запале перегнул палку. Но настоятельница лишь ровно кивнула:
— Я ценю твое желание защитить любимую девушку.
— Я защищаю справедливость, — запальчиво возразил Паладин.
— Каждый имеет право тешить себя иллюзиями. Они дарят ощущение спокойствия, — снисходительно улыбнулась собеседница. — Ну вот, я рассказала свою историю. Теперь твоя очередь.
— Нет, вы еще не рассказали, что Джетта говорила вам про меня.
— Это уже не моя история.
Мария легко улыбнулась, но Сельмо понял, что спорить бесполезно. Это было нечестно. Взгляд настоятельницы стал сочувствующим.
— Насколько я поняла, вы с Джеттой так и не объяснились? — спросила она, и дель Пьёро неуверенно кивнул. — Скажу лишь одно: она тогда поняла тебя, но не простила.
— Она не простила?! — Удивление в нем соперничало с возмущением.
— Гм. Тем более мне не стоит вмешиваться в эту тему, — припечатала настоятельница.