Она медленно поднялась из-за стола, подошла к Бочкину и вперила в него пронзительный немигающий взгляд.
– Эй, ты чего? – растерянно захлопал он глазами.
– Вот чего!
Она с размаху и от всей души закатила ему пощечину.
– Солонина! – взвизгнула Антонина. – Что за выходки?
Стелла думала, что ее выгонят из класса вслед за Сергеем. Видимо, учительница так и собиралась поступить. Но в последний момент что-то ее сдержало. Она велела Стелле вернуться за парту. В ее голосе звучали уважительные нотки.
Оксанка Каплунова не скрывала своей неприязни. И смотрела на Стеллу из-под ресниц, губы искривлены в презрительной ухмылке. При этом в глазах прячется зависть.
Для нее и для всех Стелла всегда была серой мышкой. Никакой косметики, волосы заплетены в тугую бестолковую косу, зимой и летом одним цветом – длинное коричневое платье и белый фартук, бесформенные башмаки с тупыми носами. Мальчишки не обращали на нее внимания, а девчонки тихонько посмеивались в сторонке. Сами-то они красятся, и школьные платья у них с каким-то неуловимым изыском, совсем не то, что у Стеллы. А Оксанка, та вообще форму не признает. Короткие юбочки, роскошные блузки, туфли на шпильке, всегда напудрена, напомажена, и духами от нее пахнет заграничными. Бывает, прижмут ее учителя, заставят облачиться в школьное платье, так она носит его с таким шиком, будто оно вечернее, а вместо комсомольского значка у нее на груди бриллиантовая брошь.
– Что, Солонина, комсомол тобой заинтересовался, да? – пренебрежительно спросила Оксанка.
– А что? – прямо глядя ей в глаза, спросила Стелла.
Она больше не хотела быть серой мышкой. И Оксанку она нисколечко не боится. Все, вышла из детского возраста.
– Горшок тебя вызывает, вот что!
– Ну вызывает, а ты здесь при чем?
– Как при чем? Я тебе сообщаю, что тебя Горшков к себе вызывает.
– А ты что, у него на побегушках? – насмешливо спросила Стелла.
Оксанка изменилась в лице. Как будто наждачной бумагой по щекам провели.
– Кто – я? На побегушках? – взвилась Каплунова. – Ты хоть думай, что говоришь!
Казалось, она вот-вот вцепится ей в глаза своими длинными ногтями. Стелле стало не по себе. Но ее страх остался внутри, не просочился на лицо заискивающей улыбкой.
– Что говорю, то и думаю, – язвительно усмехнулась она.
– Ты… Ты еще пожалеешь, – жадно хватая ртом воздух, пригрозила Оксанка. – Ты… Ты еще получишь за Кирсана…
После того памятного случая уже неделя, как Сергей Кирсанов не появляется в школе. Это у него называлось потеряться. Сергей и раньше подолгу играл в прятки, так что ничего необычного в его столь долгом отсутствии не было. Правда, учителя так почему-то не считали.
– Слушай, а не пошла бы ты!
Стелла не ожидала от себя такой прыти. Но что было, то было. Она нагло оттолкнула Оксанку плечом и вышла из класса. И никто не попытался ее остановить. В спину ей вонзались недобрые, но не лишенные скрытого почтения взгляды.
Она вовсе не хотела казаться резкой, независимой. Это был спонтанный всплеск эмоций. Волнение быстро улеглось, она снова ушла в свой кокон. И в ленинской комнате Стелла появилась в своем обычном дремлющем состоянии. Перед главным комсоргом школы стояла тихая, безобидная девчонка.
Ростислав Горшков учился в параллельном 10-м «А». Круглый отличник, спортсмен-разрядник, активист. И конечно же, образец для подражания. Он важно восседал за столом, покрытым бордовой тканью. Над головой портрет вечно живого Ильича. В углу с правой от него стороны стояло красное знамя, слева – на специальном постаменте – лежали потертый барабан и медный горн. Возможно, такая обстановка вдохновляла Ростика на пламенную борьбу за дело Ленина. На Стеллу же этот дух классовой казенщины навевал тоску. Может быть, потому сейчас она имела вид более унылый, чем обычно.
Ростик смотрел на нее, но при этом, казалось, вовсе не видел ее. Может быть, в этот момент перед его мысленным взором проходил отряд революционных матросов, перепоясанных пулеметными лентами. Возможно, Ростик восхищался этими людьми. Но вряд ли он хотел бы раствориться в далеком прошлом и примкнуть к солдатам революции. Пулеметные выстрелы и взрывы гранат – это не для него. Такие хорошие мальчики, как он, куда более комфортно чувствуют себя в мирной обстановке, когда можно сколько угодно сотрясать воздух пламенными речами без риска схлопотать кулацкую пулю. Впрочем, Стелла могла и ошибаться. Может, Ростик – это второй матрос Железняк, и при первом же удобном случае он совершит подвиг.
– Ну, здравствуй, Солонина, – вальяжно изрек Ростик.
И ленивым движением руки показал на стул. Стелла присела.
– Разговор у меня к тебе.
Стелла безмолвно пожала плечами. Это его разговор, значит, пусть он и говорит. А она будет молчать и слушать.
– Что там у вас с Кирсановым произошло?
Ростик снисходительно посматривал на нее и небрежно постукивал карандашом по столу. Он совершенно не воспринимал Стеллу как серьезную фигуру, поэтому мог позволить себе пренебрежительное к ней отношение.
– Ничего, – тихо ответила она.
– Как это ничего? Он же Антонине Михайловне гадости всякие говорил.
– Ну и что? Я-то здесь при чем?
– Как это при чем? Ты ж ему подножку поставила. Это значит, что тебя возмутил его проступок. Значит, в тебе заговорила твоя комсомольская совесть… В общем, так, Солонина, лично я очень возмущен поведением Кирсанова. К тому же, как ответственное лицо, я просто обязан принять меры…
– Какие меры? Кирсанов же не комсомолец, – вспомнила Стелла.
– Да, он не член ВЛКСМ, – с досадой согласился Ростик. – Зато я состою в комсомоле и занимаю достаточно ответственный пост. Я обязан отреагировать на выходку Кирсанова. Чтобы ты знала, я собираюсь поднять вопрос о его отчислении из школы…
Стелла тоже могла бы поднять вопрос. Кто такой Ростик, чтобы выгонять Сергея из школы? Есть педсовет, есть директор, есть РОНО, наконец. Ростик мог бы исключить его из рядов ВЛКСМ. Но Кирсанов никогда не был комсомольцем. И сам не хотел, да и по ряду известных причин школьный комитет на нюх не принимал его кандидатуру. Двоечник, разгильдяй и хулиган. С такими характеристиками только в тюрьму…
– Пожалуйста, поднимай, мне-то что… Ты, Ростик, чего от меня хочешь? – только и спросила Стелла.
Горшков зыркнул на нее недовольным взглядом. Может быть, он считал, что ей должно обращаться к нему на «вы» и по имени-отчеству? С него станется. Такие люди от скромности не умирают… Ростик был симпатичным мальчиком, чистеньким, аккуратным, всегда в костюме при галстуке, брюки отутюжены, туфли до блеска начищены. Стелла не собиралась оспаривать его право быть примером для всех. Но при этом к лоботрясу Кирсанову она испытывала куда больше уважения. И даже недавний случай не убил в ней симпатию к нему. А Ростик… По идее, он должен был нравиться ей. Но ей и видеть его не хотелось. Было в нем что-то отталкивающее.
– Солонина, я что-то не пойму, – сквозь хищный прищур посмотрел на нее Ростик. – Ты же комсомолка, ты по определению должна стоять на активной жизненной позиции. А ты, я вижу, самоустраняешься. Тебя что, не волнует судьба нашего коллектива? Может, тебя не волнует будущее нашей великой державы?..
Что-что, а говорить Ростик умел. Не зря же, помимо своей школьной должности, он еще является членом районного комитета ВЛКСМ.
– Я спрашиваю, чего ты от меня хочешь? – начала заводиться Стелла.
Ее раздражал этот мажорный мальчик. Может быть, поэтому ее и в самом деле мало трогали интересы державы. И вообще, при чем здесь судьба страны, если разговор идет о Сергее Кирсанове. Не много ли Ростик на себя берет?
– Солонина, ты меня удивляешь, – нахмурился Ростик. – Ладно, если ты имеешь неправильное представление о своем долге перед страной и обществом, придется мне лично провести с тобой разъяснительную работу. Как честная комсомолка, ты обязана обличить Кирсанова, должна написать открытое письмо на имя директора школы с требованием избавить коллектив от балласта, коим он является…