Вы знаете тот список, по которому проверяется готовность округлого зеленого космического корабля Господа Бога? Нужно ли мне напоминать вам его? Хотите услышать стартовый отсчет Господа Бога?
Крестоносцы Любви дружно закричали: «Хотим!»
— Десять! — провозгласил Бобби Дентон. — Желаешь ли ты дом своего ближнего, или слугу его, или служанку его, или вола его, или осла его, или что-либо, принадлежащее ближнему твоему?
— Нет! — закричали хором Крестоносцы Любви.
— Девять! — провозгласил Бобби Дентон. — Даешь ли ты на ближнего своего свидетельство ложно?
— Нет! — крикнули Крестоносцы Любви.
— Восемь! — провозгласил Бобби Дентон. — Крадешь ли ты?
— Нет! — крикнули Крестоносцы Любви.
— Семь! — провозгласил Бобби Дентон. — Творишь ли ты прелюбодеяние?
— Нет! — крикнули Крестоносцы Любви.
— Шесть! — провозгласил Бобби Дентон. — Убиваешь ли ты?
— Нет! — крикнули Крестоносцы Любви.
— Пять! — провозгласил Бобби Дентон. — Почитаешь ли ты отца твоего и матерь твою?
— Да! — крикнули Крестоносцы Любви.
— Четыре! — провозгласил Бобби Дентон. — Почитаешь ли ты день субботний и отдыхаешь ли ты от трудов?
— Да! — крикнули Крестоносцы Любви.
— Три! — провозгласил Бобби Дентон. — Поминаешь ли ты имя Господа твоего всуе?
— Нет! — крикнули Крестоносцы Любви.
— Два! — провозгласил Бобби Дентон. — Сотворил ли ты себе кумиров?
— Нет! — крикнули Крестоносцы Любви.
— Один! — провозгласил Бобби Дентон. — Почитаешь ли ты иных богов, кроме Господа истинного?
— Нет! — крикнули Крестоносцы Любви.
— Пуск! — во весь голос радостно возгласил Бобби Дентон. — Мы летим к тебе, Рай! Стартуйте, дети мои и аминь!
— Что ж, — пробормотал Малаки Констант, сидя в похожей на трубу комнатушке под лестницей в Ньюпорте, — похоже, что гонец в конце концов понадобился.
— Это вы о чем? — спросил Румфорд.
— Мое имя — оно означает «надежный гонец», — сказал Констант. — Какое будет послание?
— Извините, — сказал Румфорд. — Я ничего не знаю ни о каком послании. — Он насмешливо наклонил голову набок. — А вам что, кто-нибудь говорил о послании?
Констант протянул к нему руки ладонями вверх.
— То есть как — зачем же мне тогда мучиться, добираться до этого Тритона?
— До Титана, — поправил его Румфорд.
— Титан, Тритон, — сказал Констант. — За каким бесом я потащусь в такую даль?
«Бес» было жалкое, девчонское, бойскаутовское слово, непривычное для Константа. И он сразу понял, почему оно напросилось ему на язык. «Бес!» — так говорили космонавты в телевизионных сериях, когда метеорит сшибал у них панель управления или когда навигатор оказывался космическим пиратом с планеты Циркон. Он встал.
— За каким чертом я туда потащусь?
— Так надо — даю вам слово.
Констант подошел к окну, постепенно обретая прежнюю силу и самоуверенность.
— Я вам прямо говорю, — сказал он. — Я отказываюсь.
— Очень жаль, — сказал Румфорд.
— Я должен что-то сделать для вас, когда попаду туда?
— Нет, — сказал Румфорд.
— Тогда почему это вам «очень жаль»? — спросил Констант. — Вам-то какое дело?
— Никакого, — сказал Румфорд — Это мне вас жаль. Вы многое потеряете.
— Например? — сказал Констант.
— Скажем — самый приятный климат во всей Вселенной, для начала, — сказал Румфорд.
— Климат? — презрительно бросил Констант. — У меня дома в Голливуде, в Кашмирской долине, в Акапулько, в Манитобе, на Таити, в Париже, на Бермудских островах, в Риме, Нью-Иорке и Кейптауне, и я еще должен куда-то лететь в поисках более приятного климата?
— На Титане не только приятнейший климат, — сказал Румфорд. — Женщины, например, — самые прекрасные существа в космосе между Солнцем и Бетельгейзе.
Констант рассмеялся горьким смехом.
— Женщины! — сказал он. — Похоже, вы думаете, что мне здесь никак не добиться любви красивых женщин? Что я истосковался по любви и единственное, что мне осталось, — это забраться в ракету и вылететь на одну из лун Сатурна? Вы что, шутите? У меня были такие красавицы, что любой мужик в космосе между Солнцем и Бетельтейзе плюхнется на пол и разревется, если такая скажет ему «здрасьте!».