— Раньше костамокши-то на то ставлены были, чтобы кости больные, слабые да поломаные извлекать из тела человекова, да наместо гнили вкладывать железные или стекла каменного. Могла так весь костяк перебрать, новый эндоскелет сложить, стосильный. Потом одичали, пришлось выкосить.
— Не хочу я кости железные! — вскочил вдруг Калина. — Хватит мне и этого…
Метнулся руками к горлу да поясу.
— Да что плохого-то, коли железо в тебе? Крепче будешь!
— Тебе не понять, кнут, ты весь из железа пряден!
— Вот уж не весь, — вступился Сумарок.
Марга по руке друга погладила, усадила подле себя.
Иль почесала задумчиво бровь.
— Ну, — сказала, — так давайте сыщем эту тетку, да заставим косточку вернуть? Прижмем, наляжем всей силой!
— Боем не взять, — сказал кнут. — Косточки она в зобу носит, нипочем не отдаст
— А если обманом?
— Обменом! — подпрыгнул Степан. — Мол, мы тебе вот это, а ты нам вон то, вертай взад, что взяла!
Наново все задумались.
— Может, и прокатит…
— Шерстью что-то горелой тянет, — невпопад отметил мормагон.
— Так я через костер прыгала, — невозмутимо отозвалась Иль.
Подмигнула Сумароку, когда тот ошалело уставился, язык показала.
Расхохотался тут Сивый, ударил себя по колену.
— Ах, ухарь-девка! Повезло тебе, Степан! За ней не пропадешь!
…втроем пошли.
Если Марга, во всем мормагону покорливая, без споров осталась, прочие упрямились, не хотели на задах ждать. Кнут и Сумарока не желал брать, да тут уж сам Калина вступился: молвил что-то на ухо Сивому, тот вскинулся сердито, но махнул рукой.
А костамокша на том же месте обнаружилась, ровно и не сходила с него. В точности по сказанному: сидела на краю мостков, полоскала косточки…
Сумарок приметил, как кнут подобрался.
— Нешто ты ее боишься? — шепотом спросил. — Или она и тебе может кости поменять, да на человечьи?
— Не должна, — без особой уверенности отмолвил кнут. — Ты, все же, меня держись.
Ступил на мостки, метнул поклон.
Заговорил с почтением.
— Поздорову, старая ворона, скудельница! Вижу, все не скучаешь без дела, дай только стирку какую затеять. Чай, много костей намыла?
Оглянулась костамокша.
Дернулась, точно под сарафаном ее пусто было, ветром подбито: воронья голова на палке-скакалке, в бабском обряженье.
Открыла клюв, сухо щелкнула раз, другой; зазвенело тонко, густо, и вдруг услышал Сумарок голос — будто в самое ухо.
— И тебе, кнут, путь-дорога. Пошто пожаловал?
— Ты вот кое-что у молодца забрала, так надобно обратно получить.
— Ишь, быстрый какой. Что, силой взять попробуешь?
— Миром желательно. Давай меняться?
Костамокша голову склонила.
— А давай, — сказала. — Поменяемся, коли в игру сыграете со мной, просильщики.
— В какую игру?
— В лытку, — ответила костамокша.
Тут уж переглянулись кнут с мормагоном.
— Понял-принял, — весело откликнулся кнут, блеснул железными зубами.
Мормагон нахмурился сильнее прежнего, но спорить не стал.
— Что же в лытке дурного? — спросил Сумарок у кнута. — Вся ребятня ей тешится…
Лытка, игра немудрящая, почитай, в каждом лугаре да узле своя справлялась. Бралась для нее кость большая, лучше мосол говяжий. За концы ее хватались игроки, глаза жмурили, да начинали по кругу бежать-кружиться. Кто первый отпустит, тот и продул.
Иногда глаза завязывали для пущей забавы, а окрест кидали всякого — шишек колючих али пузырей рыбьих, что пищали истошно под ногами, соперников пугая, а зрителей веселя…
Мормагон скривил губы.
— Есть нюанс, чаруша, — процедил, — как и во всякой игре с не-человековым отродьем.
— Так что решили, пришлые? — спросила костамокша.
Сумароку показалось — с насмешкой.
— Сыграем, — отвечал Сивый лихо.
— Добро, — щелкнула клювом соперница. — Трое вас. Кто же против меня вызовется?
— Я и назовусь, — мормагон шагнул вперед, но костамокша головой покачала.
— Э, нет, молодец. Моя игра, моя воля. Каурого в супротивники возьму.
Мормагон с кнутом уставились на Сумарока.
— Не сдюжит, — брюзгливо молвил Калина.
Кнут же промолчал, но глаза у него стали другими. Такими бывали, когда Сивый собирался биться в кровь, выжидал только, когда кинуться.
— А что же, не откажусь, — торопливо согласился чаруша, кнуту руку на спину положил.
…Чего Сумарок всегда боялся, так это слепоты. Вот и когда повязку на глаза увязали, сбилось дыхание, скакнуло сердце.
— Я рядом, — сказал кнут негромко.
Сумарок ухватился за кость. Была она сухой, чуть шершавой, крупной. С какого зверя взята, чаруша и помыслить боялся. Почувствовал, как слегка кость потянуло — видно, принялась за нее хозяйка-костамокша.
Вцепился как следует, всей ладонью. И почуял, как коснулись его пальцев чужие — гладкие, холодные.
Кругом повело, задвигалось все в темноте.
И Сумарок в круг шагнул.
Отошли, встали поодаль.
— Сколько ему? На круп ежели смотреть, так лет двадцать?
Сивый головой вскинул, поглядел недобро:
— Ты глаза-то не распускай. Я тебе круп с мордой поменяю, все равно никто разницы не приметит.
Усмехнулся Калина.
— Значит, двадцать. Славное время. Они все в эту пору ласковые, что тели.
— Хорош юлить. Прямо говори, зачем на разговор позвал? Я тебя знаю.
— Зато я тебя не узнаю, Сивый. Думал, только люди меняться могут, оказалось — нет. — И, без перехода всякого, продолжал. — Скажи, Железнолобый, слышал ли ты об операторах?
Сивый нахмурился.
— Не доводилось.
Мормагон поглядел в небушко.
Без спешки достал из кошеля расшитого самокрутку, огниво в коробочке затейной, железной, язычком пламени самокрутку запалил.
Посетовал:
— Совсем было бросил, уж больно Марга, бедная, на дым кашляет. Вот, самосадом здесь разжился. — Затянулся, выдохнул. — Сказывают, операторы те сподобны над кнутами да мормагонами, над чарушами да вертиго стоять. Власть их больше власти княжеской. Течет в них Змиева Кровь, от того сильны. Узнать оператора нельзя, он и сам про себя не догадывается, живет-мрет, как прочие. Только случаем можно оператора обнаружить: они, мол, править могут Качелями Высоты да Кольцами, что в земле лежат… Да тварями, от Колец корни берущими.
— К чему ведешь, мормагон?
— К тому, что каурому, дичку вашему, к руке сечень-кладенец, да и браслет твой с Тлома он носит, ровно простую даренку. И слышал я кое-что про него, среди прочих он парень известный. Про Черноплодку всякое слагают… Есть у меня мысль, что Сумарок в себе кровь Змия имеет, только сам про то не ведает.
Сивый без спросу самокрутку забрал, сам затянулся.
— Тоже вертиго его отписать думаешь?
Фыркнул мормагон, плечами двинул.
— Делиться, вот еще! Я покамест присмотр вести думаю. И ты тоже, кнут, приглядывай, все одно рядом крутишься. Ежели истинно он таков, то за ним и твое племя может явиться: какие кнуты будут волю человека над собой терпеть?
— Ласково стелешь, мормагон, а только какая в этом твоя выгода?
Калина коснулся ожерелья.
Молвил задумчиво:
— Неподобные дела творятся, Сивый. Если и правда, что Сумарок ваш — оператор, так лучше я в друзьях его буду. Мне, знаешь ли, жить не надоело. Тебе же хочу предложить таково поступить: коли случай выпадет, спытай его. Наведи на добычу, сам в сторонке держись, наблюдай, как он себя покажет, как явит… Ах, кнут, ежели он оператор! Невеста ваша с ума сойдет! Он ведь и ее, старуху, раком нагнуть сможет!