А вот древние теории греческих киников и стоиков вызывали у Крысовского симпатию. Они никак не противоречили марксистскому учению о наиболее полном удовлетворении потребностей и чуть позже, уже в эпоху дикого капитализма, помогали ему выживать на вновь образованных рынках, которые скоро и очень быстро распространились по одной шестой части суши. Кинизм оказался очень хорош для бизнеса, стоицизм - для езды по бобровским дорогам, а присущая Эмилию природная склонность к сибаритству подсвечивала весь этот духовный багаж мягким радужным сиянием потребительского отношения к окружающей действительности.
И он был далеко не одинок в своем древнейшем греческом неделании. Вся нынешняя элита Боброва, по наблюдениям Эмилия, определенно тоже была и сибаритами, и киниками, и в каком-то высшем смысле этого слова, стоиками. Конечно, Крысовский не мог сравниться в своем сибаритстве с хозяином водочного завода "Экстра-КТ" - господином Невзлобиным (да-да, тем самым Валерием Михайловичем), который содержал теперь сеть ресторанов "Патриций" с номерами для встреч на верхних этажах и с саунами в подвалах, но все же, все же...
Этот самый Невзлобин был известен теперь на весь Бобров не только своим водочным заводом, ресторанами и саунами, но также и тем, что для новогодних полян на своем предприятии заказывал бригады очень популярных в прошлом, а сейчас уже сильно престарелых западных звезд. Во время этих праздников (которые язык не поворачивался назвать "корпоративами") эстрадные европейские старики со слезящимися красными глазами стояли на худых подагрических ножках на сцене, стилизованной под отбитое донышко водочной бутылки и раскрывали полные фарфоровых зубов рты под фонограммы со своими древними мелодиями и напевами. Исполняя свои лебединые песни, они с ужасом наблюдали за упившимися бесплатной водкой мастерами, грузчиками, уборщицами и менеджерами среднего звена. Все эти измученные напряженной работой, штрафами и камерами видеонаблюдения, люди, скакали вокруг них как угорелые, чему-то ужасно радовались и громким хором подпевали им хриплыми голосами. Да, это было сибаритство очень высокого по бобровским меркам полета, так как певцы и певицы былого стоили очень дорого - от сорока тысяч зеленых за сеанс фанерного пения и выше.
- Чин, Чин, Чингисхан,- пропел Крысовский фальшиво и тихо.- Москов, Москов, оха-ха-ха-ха...
Крысовский нажал на кнопку, опустил боковое стекло и сплюнул под колеса встречной фуры. Конечно же, его поляны не могли тягаться ни в каком смысле с полянами Невзлобина (да и других видных предпринимателей Боброва), но это пока кризис не грянул, а там еще нужно будет, как говориться, посмотреть - кто скакнет выше, а кто и на спину прямо посередине поляны опрокинется.
Вообще же, под влиянием смеси из марксизма, кинизма, стоицизма и сибаритизма в голове Эмилия сложилось свое собственное представление о жизни.
Он считал, что жизнь похожа на африканскую зебру. Весь доступный человеку мистицизм как раз и заключался в этом неумолимом мелькании черных и белых полос. Ведь даже совсем глупому человеку могло бы со временем прийти в голову, что эти полосы мелькают перед его глазами не просто так, а по воле Невзлобина Эмилий сподобился понять все это в весьма юном возрасте. Очень может быть, что перманентное макание человека то в белое и теплое, то в черное и холодное, было отражением борьбы каких-то темных и светлых сил, а ареной борьбы этих сил человек и был изначально, онтологически. А при подобном духовном раскладе, если вдуматься, нет ничего практичнее древнегреческих философских теорий. Началась черная полоса - отключай кинизм и включай стоицизм. Пошла белая - делай наоборот. Вот и все. Единственное, что мог делать любой человек в подобной ситуации, так это только всеми силами расширять белые полосы и любыми доступными способами сужать черные и единственным недостижимым идеалом при таком раскладе являлась как бы мистическая зебра идеального белого цвета.
- Мой ласковый и нежный зверь, - тихо пропел Крысовский, - ты тайну мне свою поверь...
Он легонько нажал на педаль газа. БМВ уже въехал на центральный проспект Боброва и Крысовский пытался попасть в "зеленую волну", чтобы не стоять на практически пустых перекрестках под горящими красными глазами древних советских светофоров. Вдруг прямо перед лобовым стеклом возникло перекошенное злобой морщинистое лицо в потрепанном сером платке.
- А! - вскрикнул Эмилий, вдавливая в пол педаль надежного немецкого тормоза, и резко выворачивая руль вправо.
Перекошенное злобой лицо быстро ушло в сторону, великолепные германские тормоза тихо скрипнули и удержали БМВ на дороге, а резкое выворачивание руля влево без проблем вернуло великолепную машину на дорогу. Прибавив газу, Эмилий птицей полетел от страшного места, но "зеленая волна" была безнадежно утеряна, и вскоре ему пришлось встать в жалкой пародии на полноценную автомобильную пробку перед ржавым светофором советского производства.
Вроде бы все обошлось, удара по корпусу БМВ точно не было, но перед глазами почему-то стояла ужасная сцена - машины с мигалками, раздавленный труп в сбившемся на затылок сером платке, злорадный блеск в хитрых глазах дэпээсников, суетливые белые халаты на фоне грязного снега, сваренная из арматуры клетка в помещении районного суда, а в самом конце - темное помещение с зарешеченными окошками и двухъярусными нарами.
- Вот так черную зебру и получают, - сказал Крысовский, трогаясь на зеленый сигнал. - Угольно-черную, это без вопросов... Здесь поймать черную зебру на древней дороге жизни легче легкого, нужно быть повнимательнее к ближним пешеходам, а то не ровен час, сам под черного ангела где-нибудь на зоне ляжешь, причем далеко не под чугунного, мнда...
Во всем этом мимолетном событии чувствовался какой-то мрачный знак, и Подкрышен решил немного вложиться в светлую сторону жизни. Через два светофора Эмилий свернул в переулок и подъехал к витрине ювелирного киоска, который содержали здесь какие-то люди с лицами жгучего восточного типа - Аделька страшно любила неожиданные подарки.
Выбравшись из салона, Крысовский подошел к витрине и принялся рассматривать товар. Цены кусались. Это, впрочем, не очень беспокоило - деньги у него сейчас имелись.
Накануне какая-то медицинская московская фирма отвалила сумасшедшие деньги за плачущего ангела. В Москве якобы хоронили какого-то известного психиатра, уроженца Боброва и на его малую родину прибыла целая делегация - собрать фотографии, пригласить родственников, то да се... Единственный, оставшийся в живых, близкий родственник этого психиатра (тетя по материнской линии) якобы и пожелал заказать для своего племяша у "Скорби" памятник нового, прогрессивного типа.
Вскоре во двор ЧП въехал роскошный черный джип и небольшой грузовик с московскими номерами. Крысовский наугад назвал заоблачную цену на своего ангела, и два хмурых молодых человека в дорогих темных костюмах, тут же, без разговоров ее уплатили наличными.
Весь коллектив "Скорби" сразу был направлен на погрузочные работы, а Крысовский и хмурые молодые люди стояли тогда на крыльце ЧП и наблюдали за погрузкой ангела в кузов грузовика. Когда черные чугунные крылья скрылись под тентом, дед Митроха громко матюгнулся и на глазах молодых людей тут же, как по команде, выступили крупные прозрачные слезы.
Эмилий машинально похлопал себя по заднему карману джинсов и улыбнулся. Как опытный и смекалистый бизнесмен, он уже давно понял, каким замечательным бизнесом владеет.
Ведь вся сфера ритуальных услуг работала как бы в противофазе к остальной экономике. В тихие времена она приносила относительно небольшой, но стабильный доход, а вот во время различных потрясений прибыли ритуальщиков возрастали скачкообразно. Этими потрясениями могло быть все, что угодно - природные катаклизмы, президентские выборы, перегрев реактора на Фукусиме-1, обвал облигаций ГКО, резкое падение (или взлет) обменного курса или даже глупая фраза, произнесенная неумной героиней популярного телесериала на фуршете с главой какого-нибудь инвестиционного фонда.