— Вар! Вар! Отдай мои легионы!
Дондуа был уверен, что император повторяет эти слова и, как Август, бьется головой об стену.
— Государь спокоен, — сказал Жуков.
Но ночью, когда все спали, раздался сигнальный звонок в подвальной части дворца.
Офицер выхватил шашку из ножен: «За мной!»
С целым взводом поднялся в Собственный коридор и, достигнув двери царской опочивальни, вошел в нее без предупреждения. При свете лампад увидел, что государь не спит, чем-то взволнован. Императрица, разбуженная шумом, подняла голову и с ужасом смотрела на обнаженную сталь и суровое лицо дежурного офицера.
— Что такое? — спросил император.
— Караул явился на вызов вашего величества.
Царь продолжал недоумевать. Потом смущенно:
— Ах да!.. Это недоразумение. Все в порядке… Спасибо. Можете возвращаться.
Утром дежурному офицеру выражена была особая благодарность. Но весь дворец взволнованно перешептывался.
Когда Жуков явился, чтобы принять дежурство, и был приглашен к утреннему чаю, он услышал рассказ императора, как, проснувшись и протянув руку к столику, нажал случайно сигнальную кнопку.
В этот день пришло известие о гибели второй армии.
Больнее всех несчастье под Сольдау переживал Дондуа. Великая Российская империя начала не с побед, а с поражений. Пусть бы потом пили мы горькую чашу, но хоть бы короткий медовый месяц успеха! Хоть бы один день радости победы в начале войны!..
Когда он сидел однажды на скамейке в аллее неподалеку от Рыбного канала, к нему подсел господин средних лет.
Читать газеты в Царскосельском парке было плохим тоном, но незнакомец широко развернул «Новое время», жадно пробежал сведения о военных действиях и с досадой сложил газету.
— Плохи наши дела, ваше благородие.
— Да, не блестящи, — подтвердил Дондуа.
— Будет еще хуже.
— Не пророчьте, ради Бога.
— Ах, если бы это было только пророчество! Но это все равно, что свершившийся факт. Это предопределено и неизбежно. Не нам одним — всему миру…
— Какой-нибудь метеор на нас обрушится?
— Этого астрономия пока не предсказывает. Но есть силы, не наблюдаемые в телескоп и не улавливаемые нашими приборами и аппаратами. Они невидимы, но страшнее метеоров. Приходилось вам видеть привидения?
— Привидений — нет, но что-то вроде галлюцинаций было.
— Не сочтите нескромностью мое любопытство. Что это за галлюцинации?
— Извольте. Это было как-то под вечер. На совершенно пустынной улице мне показалось много народа. Никого не было вокруг, а ощущение такое, будто я — в середине огромной толпы.
Собеседник повернулся к поручику всем корпусом:
— Говорите! Говорите!
— Другой случай: мимо меня проползло что-то вроде огромного чудовища. Если спросите, как оно выглядело, — ничего не скажу: оно было невидимо, и я до сих пор не знаю, которым из моих пяти чувств я ощутил его близость.
— Сам Бог вас послал мне! Вы как раз из той категории людей, которых я ищу, «коллекционирую», с которыми связаны мои изыскания. Не считайте меня сумасшедшим или маньяком и не откажите в любезности ставить меня в известность всякий раз, когда с вами произойдет что-либо подобное. А если окажетесь столь любезны, что посетите мою скромную обитель, я буду очень признателен и расскажу о моих работах.
Он вручил свою визитную карточку и вежливо откланялся.
На карточке стояло: Александр Георгиевич Маврокордато. Пулково. Служебный дом.
Положив ее в карман, поручик уже не мог ни о чем думать, кроме как о тайнах мирового пространства.
IV
После сообщения о гибели второй армии газеты не упоминали о ней. Печатали ликующие телеграммы о взятии Львова войсками генерала Рузского, о взятии Брусиловым издревле русского города Галича. Победы в Галиции были значительны. Но закравшаяся в сердца тревога не затихала. Немецкая пропаганда шептала о непобедимости Германии. Запугивала пушками Круппа, аэропланами Юнкерса, планами Шлиффена.
Об этом же твердили письма великого князя Николая Михайловича вдовствующей императрице. «Я не знаю, есть ли среди них гении, — писал он о немецких генералах, — но хорошо знаю, что все они специалисты военного дела, прекрасно его знающие, военно мыслящие и образованные. А наш великий князь, чье общее образование стоит на уровне гимназиста шестого класса, который не прочел ни одного труда по военному делу, сущий в оном деле дилетант. Соперничество его с Гинденбургом — это соперничество юнкера с генералом.
Если мы в конце концов и одолеем врага, то только благодаря духу русского солдата и всего нашего народа, а не ради способностей наших удивительных генералов, обязанных своей карьерой не талантам, а протекциям и интригам».