Джуин еще меньше, чем Бейт ад-Дин. Она окружена плантациями оливковых деревьев. При въезде в деревушку висит дощечка: «К склепу леди Стэнхоуп». Маленькое скромное кафе в центре деревушки носит ее имя. Какой-то мальчуган тотчас же вызывается проводить меня к леди Эстер. Я сразу даю ему понять, что живу в Дамаске, то есть, значит, вроде бы местный, ни в коем случае не американец, чтобы он рассчитывал на вознаграждение в пределах разумного. Путь мимо гранатовых и фиговых насаждений занимает, наверное, добрый час, и; вот мы подходим к холму с остатками усадьбы леди.
На вершине холма можно увидеть развалины небольшого помещичьего дома и некоторых построек — значит, здесь была ее «резиденция». Я останавливаюсь перед скромной могильной плитой, которую позднее положили ее друзья. С трудом разбираю надпись: «Леди Эстер Стэнхоуп, родилась 12 марта 1776, умерла 23 июня 1839». Это память об удивительной женщине.
Живой паша
Ахмед уже несколько раз обещал познакомить меня с пашой наших дней, одним из своих многочисленных родственников, но все медлил.
Я с нетерпением ждал знакомства с этим представителем умирающего мира, мне хотелось увидеть его в изменяющемся окружении, и поэтому я снова и снова просил Ахмеда устроить встречу. Сегодня наконец это должно произойти.
Паша живет в Алеппо. Его усадьба в центре города совсем не похожа на сказочный замок из «1001 ночи», но я уже давно привык к тому, чтобы по каменным стенам, ограждающим дом, не делать поспешных выводов об интерьере самого дома. По когда паша принял нас в своем зале для аудиенций, я все-таки был разочарован. Я ожидал увидеть дворец Азема в миниатюре. Вместо этого мы расположились в безвкусно обставленной в стиле псевдорококо комнате: кривоногие, вычурные, украшенные позолотой и обтянутые узорчатым шелком, неудобные стулья; такой же стол с имитированной мраморной плитой; справа и слева от двери — две встроенные стеклянные витрины: в одной, как нам сразу же горделиво объявил хозяин, мейсенский фарфор, в другой — розентальский, аккуратно отделенные друг от друга.
К счастью, мы недолго остаемся в этом салоне, который, по-видимому, у богатых арабов является своего рода символом занимаемого положения; я уже неоднократно бывал в таких салопах, и всегда они производили одинаково неприятное впечатление. После кофе нас повели обедать в другое помещение, и тут мои надежды сбылись. Стены выложены изумительной эмалированной плиткой, с узорами в виде стилизованных цветов и геометрических фигур. Посреди стены небольшая ниша. Ее купол украшен изображениями сталактитов, которые уже много тысячелетий пользуются на Востоке большой популярностью. Из ниши струится вода, сбегая вниз по эмалированной плитке, что позволяет без кондиционера, даже в самые жаркие дни, поддерживать приятную прохладу в помещении; особенно украшает зал потолок с великолепной резьбой и инкрустацией. Кругом лежат чудесные ковры с вытканным на них богатым орнаментом: прямоугольными полями, тюльпанами, розетками, цветами, звездами и другими причудливыми фигурами. Мебель — образец мастерства. Снова и снова появляется восьмиугольник как основная форма или элемент украшения: на крышке стола изображены четыре концентрических восьмиугольника, грани которых инкрустированы слоновой костью, перламутром, деревом разных пород. Табуретки тоже восьмиугольные. Боковые стороны кресла украшены орнаментом в виде арабского письма.
Хозяин дома — назовем его Фейсал — мужчина лет шестидесяти, на голове у него красная феска, повязанная вокруг платком: знак того, что ее обладатель, хаджи, совершил паломничество в Мекку, что вызывает особое уважение единоверцев. Он носит шарф, повязанный вокруг живота, и широкие шальвары. Он безмятежно попыхивает наргиле и неодобрительно покачивает головой, не понимая, как это иностранец может отказаться от удовольствия выкурить трубку.
Беседа долгое время проходит в уверениях взаимного расположения и пожеланиях всех благ семье. А пользуюсь случаем, чтобы спросить о здоровье его жены. Слава Аллаху, они здоровы, говорит он. Мне становится ясно, что он принадлежит к тем немногим, которые, пользуясь разрешением Аллаха, позволяют себе иметь несколько жен. В самом деле, господин Фейсал называет трех жен, «принадлежащих ему».
Ахмед и раньше мне как-то рассказывал, что Мухаммед в самой категорической форме требует от мужчины, который хочет иметь несколько жен, чтобы он одинаково относился к каждой из них. И не только из экономических соображений. В результате этого требования Мухаммеда, как полагает Ахмед, разрешение иметь четырех жен практически аннулировано, ибо какой мужчина в состоянии в течение длительного времени пользоваться им. Может быть, именно это и объясняет, почему процент полигамных браков, по крайней мере в сегодняшней Сирии, очень незначителен. В прошлом многоженство встречалось намного чаще, и по самым различным причинам: богатые демонстрировали таким образом благосостояние, свои возможности создать для каждой жены подобающий ее положению образ жизни, а бедняки, в особенности бедные крестьяне, использовали своих жен и кучу детей как дешевую рабочую силу.