Мустафа Хасани снов молчит, погрузившись в воспоминания. Мой вопрос: «А что произошло с твоим братом?», по-видимому, не дошел до его слуха, так как он продолжает молчать. Неожиданно он встает, исчезает за дверью гостиной и через несколько минут возвращается. В руках у него старая фотография. Это страшная фотография. На площади, окруженной каменными домами, лежит длинный ряд убитых, руки у большинства из них широко раскинуты. Головы одних были повязаны клетчатыми платками, другие — с непокрытыми головами; некоторые в пиджаках и брюках, большинство же одеты в галабийю. На краю площади — два пулемета в боевой готовности. Рядом с ними солдаты с любопытством смотрят на убитых. Несколько офицеров, верхом на лошадях, размахивают саблями. На заднем плане, на другом конце площади, — солдаты с ружьями к ноге.
— Один из убитых мой брат! — говорит Мустафа. Я вопросительно смотрю на него.
— Я уже говорил вам, что после ужасной бомбардировки нам удалось выбраться из Дамаска. Мы снова ушли к партизанам. действовавшим против французов из Гуты. У брата там было много друзей, и его встретили с радостью. Само собой разумеется, я не отходил от него ни на шаг. Мы провели несколько операций, в основном успешных, но были и менее удачные. Среди партизан находились и такие, которых ввели в заблуждение переговоры верховного комиссара с нашими представителями. Они считали, что не следует мешать этим переговорам, тем более что нам обещали отменить систему мандата, дать возможность создать собственное правительство и принять конституцию. Но скоро стало совершенно ясно: все это лишь приманка, на самом же деле французы и не думали предоставлять нам независимость. Мы опять решили активизировать военные действия. Но очень уж много времени было потеряно. Силы противника слишком превосходили наши. Хотя в августе двадцать шестого года нам удалось еще раз ворваться в Дамаск и взять под контроль многие районы города, французы тотчас же стали бомбить город. Их главнокомандующий цинично заявил, что бомбардировка будет продолжаться до тех пор, пока мы не капитулируем, даже если не останется в живых ни одной женщины, ни одного ребенка. А когда к французам подошли новые соединения, наши боеприпасы были на исходе. Если нам удавалось напасть на отряд противника и захватить его боеприпасы, мы могли еще стрелять. Наконец наш квартал окружили. Французы заявили, что прекратят бомбардировку гражданского населения, когда им выдадут, как они выражались, подстрекателей. Они обещали обращаться с ними как с военнопленными. Брат и несколько его друзей, не в состоянии больше выносить жестокую расправу над мирным населенном, решили капитулировать.
Я никогда не забуду тот вечер. Я кричал на брата, что он сумасшедший, если верит слову ненавистных французов. Он обнял меня и только сказал, улыбаясь: «Кто, собственно, тебе сказал, что я верю их слову? Но они, по крайней мере сегодня, сильнее, и я не вижу другой возможности положить конец убийству».
Между тем молодая жена брата узнала о его намерениях и ворвалась в помещение штаба. Началась ужасная сцена. Она прибежала с ребенком, с их двухлетним сыном, — хозяин дома показал на мужчину лет сорока, обведенного на фотографии кружком, — и протянула ому ребенка. Когда он взял его на руки, женщина повалилась на пол и обхватила руками ноги мужа. Наконец ему удалось высвободиться и выйти из дома, где его ждали французы. Уже на следующее утро его вместе со многими другими сирийскими патриотами — руководителями восстания и простыми солдатами — расстреляли здесь, на этой площади.
ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ К СВОБОДЕ
Революционеры и революция
— Из рассказов моего дяди ты знаешь, сколько мне лет, — заговорил Юсеф. Мы в первый раз отправились вместе в крошечную деревушку на Евфрате, которая в те времена называлась Табка. Он, племянник Мустафы Хасани, и был тем самым ребенком, из-за которого его отец отдался в руки французов, когда началось восстание.
Нам предстоял долгий путь через Хомс в Алеппо и оттуда еще 135 километров на восток до места, где позднее была возведена плотина. Юсеф, проучившийся несколько лет а Советском Союзе, был одним из тех сирийских инженеров, которые с самого начала приняли участие в строительстве огромной плотины на Евфрате, Я сидел за рулем, а Юсеф рассказывал мне о своей жизни — жизни сирийского коммуниста, ставшей частицей истории Сирийской коммунистической партии (СКП).